Та, кто приходит незваной
Шрифт:
Наверное, физически Ира в порядке, а вот с психологическим ее состоянием надо разбираться. И это его дело, а не врачей. Станет хуже — тогда пусть лечат жену профессионалы, но сейчас он, именно он должен успокоить, утешить Иру.
Евгений помог Ирине переодеться, уложил ее, закутал в одеяло, сел рядом.
Ночник — лампочка, мерцанием напоминающая свечу, — горел в изголовье кровати…
— Ты правда хотела наложить на себя руки, Ира?
— Да.
— А сын? Ты подумала о Лене? — напомнил он.
— Да. Чтобы тебе было
— Я виноват. Но зачем наказывать Ленечку?
— Потому что это твой сын, и он — папин сынок, папа у него самый любимый! Как же, папа…
— Ира, ты не в себе. Я дурак, надо было соглашаться на госпитализацию! — схватился Женя за голову.
— Нет, нет, — бормотала Ира. — Я уже ничего с собой не сделаю. Порыв прошел. Я не хочу умирать. Я хочу жить.
— Ира, я виноват. Прости.
Кажется, Ирина и вправду перестала думать о смерти — ее агрессия перекинулась на мужа:
— Ты даже не потрудился поставить пароль, чтобы скрыть свою переписку с этой Лилей! Ты даже не удосужился стереть ее сообщения, ты сохранил их все!
— Ира, это моя вина. Но я не думал, что ты полезешь проверять…
— И в этом ты весь! — с ненавистью выпалила жена. — Это типично для тебя, Лазарев. Ты разгильдяй и пофигист. Ты чудовищен в своем разгильдяйстве!
— Ира, я сделал это не нарочно. Я не нарочно оставил всю переписку, — мрачно признался Евгений. — У меня не было намерения причинить тебе боль. Я не думал о том, что ты ее прочитаешь.
— Вот. Ты не думал. И в этом ты весь!
— Ира, мне очень жаль.
— А что потом? А что случилось бы потом? — вертелась под одеялом жена, не находя себе места. — Ты что собирался делать потом? Ты действительно хотел бросить меня?
Это был тяжелый момент.
Казалось бы, тот самый, когда пора признаться во всем Ире: что любит другую, что уходит к любимой…
Но как, как признаться, если только что жена чуть не отправила сама себя на тот свет? Да это бред и безумие — снова толкать Иру к самоубийству! Пожалуй, надо успокоить ее, уверить, что уходить не собирается. Потом, когда пройдет время и Ира угомонится и смирится с мыслью, что муж, да, изменил, что он больше не любит ее, вот тогда и надо уйти. Тогда, а не сейчас.
— Нет, — ответил Евгений. — Я не хотел тебя бросать.
— А тогда зачем ты писал ей, что хочешь, чтобы она ушла от своего мужа, что ты ее ребенка как своего готов принять, что оставляешь мне все, и тоже уходишь?.. Про съемную квартиру писал, зачем? — быстро, скороговоркой, спросила жена.
— Я не знаю.
— Как не знаешь?! Ты разгильдяй, но ты человек слова! Ты просто так ничего не говоришь! А-а, поняла, ты мне лжешь сейчас, чтобы я ничего с собой не сделала! — торжествующе, по-прежнему шепотом, воскликнула Ира. — Но я ничего не сделаю, порыв прошел, я тебе объяснила… Скажи мне правду, скажи мне правду!
— Какую правду?
— Ты ее любишь? Ты ее любишь?..
— Ира, пожалуйста…
— А, ты опять не хочешь признаваться! — затрясла она сжатыми кулаками. — Тогда я спрошу тебя иначе: ты меня любишь?
Она и вправду не собиралась накладывать на себя руки. Человек, не владеющий собой, не думает о том, кричит он или нет. Ира сдерживала крик, а значит, вполне собой владела.
Но это еще не значило, что можно признаваться ей во всем. А и правда, любил ли Евгений свою жену?
Любил. Ира была дорога ему, он, безусловно, осознавал ее ценность, если можно так выразиться. Она — не ничто и не никто. Евгений чувствовал ее боль, он хотел заботиться об Ире (помимо того, что он должен заботиться о ней).
Но он видел и чувствовал Иру словно со стороны, рассудком. Происходившее сейчас не касалось его сердца.
Потому что его сердце принадлежало Лиле. Вот если бы с ней что случилось, он бы волосы на себе рвал…
И это ужасно. Он негодяй и подлец, раз чужую женщину, которую знает совсем недавно, ставит выше родной жены, с которой прожил много лет, родившей ему сына…
Но с этим ничего нельзя поделать, никак не изменить. Не переделать себя, не заставить любить Иру все той же нежной, обожающей любовью…
— Ты молчишь. Ты меня не любишь, я поняла, — устало произнесла Ира. — Уходи.
— Я никуда не уйду.
— Уходи! К этой своей… Тварь, она тоже предательница. У нее самой семья, да? О, люди совсем стыд и совесть потеряли! — Ира схватила себя за голову.
Вот как ей объяснить, что не потеряли? Что изменяли, да, но эта измена не далась легко, что были и муки совести, и все…
— Я все-все ваши письма прочитала. Ты такой страстный, я прямо удивилась… Моя Лилечка, моя Лили Марлен, стихи эти… Какая такая Лили Марлен? — простонала Ира. — Это та Лили, что из фашистской песни?!
— «Лили Марлен» — это немецкая песня. Времен Первой мировой войны. Она о том, что любовь — это главное. Нет войны, нет смерти, есть только любовь, — попытался объяснить Евгений. — Это песня всех солдат, покидающих своих возлюбленных, песня солдат, идущих на фронт. Это не «Хорст Вессель», Ира, ты путаешь…
— Это фашистская песня, потому что ты сам фашист, Женечка… Холодный и равнодушный. А твоя Лиля — фашистка тоже, раз над детьми эксперименты ставит! Над своим ребенком, над моим…
Ира была глупа. Нет, не глупа, но… она мало что знала. Писала с ошибками, почти ничего не читала. То есть нельзя назвать ее глупой, необразованной… Она тонкий человек, очень деликатный, чувствующий собеседника, с ней не опозоришься на публике. Но… она и не интеллектуалка, что ли. Хотя, конечно, начитанность и интеллектуальность к любви отношения не имеют. Но, боже мой, как приятно говорить с любимой и знать, что она тебя понимает, и ты понимаешь ее!