Та сторона мира
Шрифт:
— О! — Я поднял палец и кивнул. — Салат и равиоли. И какого-нибудь белого вина, хорошо?
— Конечно. Равиоли предпочитаете чуть более поджаристые?
— Средне, — улыбнулся я. — Не знаю, говорит ли это вам что-нибудь.
— Я тоже люблю средне, — серьезно сказала она и ушла.
Я выкурил треть сигареты, когда она вернулась с салатом. Я проглотил его молниеносно, хотя картошка была порезана чуть слишком толсто. Зато трюфели были свежие и ароматные. Едва я отставил тарелку, появилась гора равиоли, накрытых слоем расплавленного сыра. В первое мгновение мне показалось, что я смогу съесть самое большее треть порции,
— Можно вас? — позвал я.
Она вышла из-за стены и подошла ко мне со счетом в руке. Пять двадцать. Первое, что могло мне тут не понравиться.
— Я ищу Эдну Энсель, — сказал я, протягивая ей шесть долларов.
— Это я. — Она сунула купюры в карман и полезла в другой, за монетами. Я остановил ее руку.
— Вы не могли бы со мной немного поговорить? Ваш муж против этого не возражает.
— Можно. — Она села на стул рядом.
Она владела собой не хуже, чем ее муж. Видимо, они были идеальной парой.
— Речь идет об Алексе Робинсе. Ваш муж сказал, что вы были его девушкой.
— Была. Он приходил сюда одно время, заказывал самые дешевые блюда и смотрел на меня. Шеф говорил, что раз Алекс пожирает меня взглядом, то нужно ему это прибавлять к счету. Это не самое дешевое заведение, мне стало его жаль, и как-то так… в общем, однажды я с ним заговорила. Потом мы встречались, даже несколько раз переспали, собственно, это я ему предложила. Он был такой… неловкий, все время стеснялся. По нам было не так уж плохо. Потом… — она вздохнула, но как-то легко, без сожаления, — у него появилась идея провести отпуск в Швеции. Он уговаривал меня, но отпуска мне не дали. Тогда он поехал один, а вернулся совсем другим. Между нами все изменилось, а через два месяца он зашел забрать какие-то свои вещи. Прямо с порога он заявил, будто я ему навязывала свое общество и чего-то от него хотела, и вообще вел себя очень неприятно. Боб едва его не побил, я уже тогда была с ним, — без малейшего смущения добавила она. — Ну и, собственно, все. Боб попросил коллег на работе, чтобы они не говорили журналистам обо мне и Алексе, так что никто ко мне не цеплялся.
Я представил себе «Космонавта», просящего коллег не болтать лишнего, и невольно улыбнулся. Быстро стерев улыбку с лица, я спросил:
— Это точно был Алекс Робинс?
Впервые на ее лице появилось нечто вроде удивления. Она на мгновение задумалась.
— Пожалуй, да. Внешне… точно да. Он изменился психически. Даже в постели он вел себя иначе, а меня это как раз не устраивало.
Я потер нос, почесал под глазом и едва подавил желание поскрести живот, попросту не зная, куда девать руки.
— А! — вспомнил я, закуривая. — Где он был в Швеции? Может, писал что-нибудь?
— Да, прислал открытку. Две! — сразу же поправилась она. — Одну из Стокгольма, прямо из аэропорта, а вторую послал, кажется, дня через три. Сейчас я ее вам покажу. — Она встала и вышла из зала. Вернувшись через минуту, она протянула мне обычную цветную фотографию. Берег какого-то озера, а по углам виды маленьких зданий, видимо, отелей. Я перевернул открытку и посмотрел на Эдну.
— Можно прочитать?
Она кивнула.
Дорогая! Я на берегу озера Веттерн в маленьком поселке Хаммар. Пока еще особо не рыбачил, идет дождь, так что лежу в кровати. Отель хоть и маленький, но очень хороший. Иногда только еда попадается странная (например, сладкая колбаса, представляешь?). Жаль, что тебя здесь нет. Целую, Алекс.
Я вернул ей открытку, она взяла ее и положила на столик.
— Вы сохранили ее на память?
— С чего бы это? — Она пожала плечами. — Вы понять не можете, что нас с Алексом никогда не связывали глубокие чувства, да и вообще чувств, честно говоря, никаких не было. Мне просто было его жаль, я была одна, так что как-то так… А когда он выбился в люди, я ему не завидовала и ни о чем не жалела. Он был мне чужим. Это все шеф. — Она кивнула головой куда-то назад. — Иногда он показывает гостям, что знаменитый Алекс Робинс заходил сюда поесть. Естественно, он не говорит, что ел он чаще всего овощной салат с хлебом.
Несколько секунд мы сидели молча. Потом двери что-то приятно прощебетали, и вошел какой-то парень, оглядывая зал. Эдна встала.
— Если вы хотите еще что-то узнать, то я сейчас вернусь. У меня клиент.
— Нет, спасибо, это все, что я хотел знать. До свидания.
Она кивнула и отошла. Я проводил взглядом самую нелюбопытную женщину в мире — она даже не спросила, почему я интересуюсь Алексом. Скала, гранит. Я встал и вышел. Дверь попыталась испортить мне настроение, щебеча: «Приходите еще. Другие блюда еще лучше!»
Застонав, я сел в машину, устроился поудобнее и подождал, пока набитый желудок примирится с неудобной позицией. Доехав до площади Линкольна, я свернул налево и нашел тихую улочку с маленькими домиками; нашел и дом номер пятнадцать. Выбравшись из машины — честно говоря, с некоторым трудом — я нажал стертую клавишу на столбике у калитки. Подождав немного, я нажал еще раз.
— Их сейчас дома нет! — послышался сзади квакающий голос. Я обернулся, вовсе не удивившись. В таких местах всегда найдется какая-нибудь бабка, которая от скуки наблюдает за соседями. В моей профессии подобные просто незаменимы. Я оскалился.
— Добрый день! — весело крикнул я. — Я ищу Кэмпионов, это здесь?
Худая старуха махнула мне рукой, явно не желая, чтобы другие профессионалки на улице слышали наш разговор. Я послушно подошел.
— Они в церкви. Но может быть, я могу вам помочь? Я знаю их двадцать лет… — Она замолчала.
Я поглотил приманку.
— Я могу к вам зайти? Не хотелось бы, чтобы вся улица… — Я повел пальцем направо и налево.
— Пожалуйста, пожалуйста! — Ей тоже не хотелось, чтобы вся улица…
Дверь открылась бесшумно — незаменимое свойство при подобном хобби хозяйки. Я вошел в комнату и повернулся к отзывчивой соседке:
— Я второй секретарь Общества по борьбе с молодежной преступностью. И я хотел бы…
— Билл Кэмпион! — сказала она и крепко сжала губы.
— Откуда вы знаете? — Брови у меня полезли на лоб.
— А зачем еще вам приходить к Кэмпионам? У них был только один сын, Билл. И он как раз подходит для вашего общества! — прошамкала она, наслаждаясь видом моей глупой физиономии.
Сделав над собой усилие, я стер изумление с лица; с ролью туповатого амбала я всегда справлялся превосходно. А тут мне вовсе незачем было опасаться, что я переиграю — эта старая карга принимала за чистую монету все что угодно.