Табак
Шрифт:
– Жалкий предрассудок.
– Да. Какую должность вы занимали в фирме?
– Я был стажером из интеллигентных безработных.
– Как давно?
– Год.
– Вы изучили технику дела?
– Думаю, что да.
– А почему вас уволили?
– Формальный повод – глупый и необоснованный. Из-за одной ссоры.
– А!..
Папаша Пьер был приятно удивлен. Он ожидал услышать невнятные оправдания человека, которого обвинили в каком-нибудь упущении или мошенничестве.
– Значит, вы и ссориться умеете! – с одобрением заметил папаша Пьер. – С кем же вы поссорились? С кем-нибудь из рабочих?
– Нет!.. С кассиром, племянником директора.
Папаша Пьер разглядывал юношу все с большим интересом.
– Ага!.. Ясно, – сказал он. – И директор рассердился. Но за что вы обидели кассира?
– Мы поссорились по личному поводу, – сухо объяснил Борис – Он усвоил привычку называть меня в насмешку «господином главным экспертом».
– Понятно. Ваша старательность была ему не по нутру. Он хочет занять место Баташского, но этого мастера я никогда не уволю.
– И я того же мнения, – подтвердил Борис.
– Вы сказали, что ссора – только формальная причина вашего увольнения. Но есть, очевидно, и другая?
Борис посмотрел на девушек, словно боясь им наскучить. Потом кивнул и вежливо произнес:
– Извините.
– Пожалуйста, говорите, – сказала Мария.
Он начал с небольшого введения, рассказав о том, как интересовался табачным делом еще до того, как поступил на склад. Признался откровенно, что «Никотиана» привлекла его большими возможностями для выдвижения. Потом кратко охарактеризовал директора, остальных служащих и мастеров, объективно оценивая их личные качества и работу. Они делали ошибки, а он указывал, как их избежать, и это вызвало к нему некоторую неприязнь с их стороны. Потом он перечислил сделанные за последнее время улучшения в организации работы филиала, в проведении закупок и обработки. Эти улучшения введены по его инициативе. Спокойно, сдержанно он обвинил директора и мастеров в том, что они приписали эти заслуги себе. Между тем, когда стали принимать табак от производителей и расплачиваться с ними, начались кое-какие непорядки, которые Борис спокойно назвал воровством. Чтобы не быть голословным, он показал документы (расписки производителей), которые служили тому доказательством. Некоторые служащие пытались воровать и интриговать друг против друга с целью дискредитировать один другого перед начальством. Это, бесспорно, отразилось на качестве обработки. Борис назвал номера испорченных тюков – их можно было увидеть в ферментационных цехах. Не хватало крепкой руки, которая подтянула бы всех. Борис старался сделать, что мог, но встречал только сопротивление и враждебность, и все это завершилось его увольнением.
Мысли свои он излагал спокойно, сдержанно, ясно и убедительно, приводя доказательства, которые были или неоспоримы, или легко поддавались проверке. В свой рассказ он вплетал красочные подробности и остроумные замечания, которые смешили девушек, не давая им скучать. Но папаша Пьер сидел серьезный и неподвижный как мумия. Взгляд его все пристальней следил за глазами, лицом и движениями Бориса. Он сознавал все яснее, что сегодня сделал открытие, о котором мечтал давно, но которое считал несбыточным в нынешние времена, когда молодежь бездельничает и стремится только к удовольствиям. Это открытие было одинаково важно и для него, и для «Никотианы». А Борис продолжал говорить то серьезно, то весело и легко – так, чтобы его слова не казались неприятно самоуверенными. Незаметно он перевел разговор на тонгу, а от нее очень ловко перешел к некоторым соображениям о том, как лучше приспособить обработку к требованиям германского рынка. Эти соображения постепенно связались в хорошо обдуманный, ошеломляющий план, реальность которого Борис доказал цифрами и таблицами.
Папаша Пьер слушал, пораженный. Еще не было случая, чтобы даже самые способные из его сотрудников и директоров высказывались так ясно и убедительно. Никогда он не видел человека – если не считать самого себя, – ум которого охватывал бы столь точно и верно весь этот круговорот производства, переработки табака и торговли им. Сообразить, что путем быстрого введения тонги во всех филиалах фирмы можно использовать условия конъюнктуры и сразу получить преобладание на германском рынке и крупные прибыли, было совсем нетрудно. Но разработать подробный план, установить для всех его стадий определенные сроки, выявить незамеченные соотношения, из которых могли возникнуть и преимущества и трудности, а сопоставив их, использовать преимущества и устранить трудности и, в конце концов, вычислить вероятность успеха – все это мог сделать только сам папаша Пьер или молодой, энергичный человек вроде того, что сидел перед ним. За последнее время папаша Пьер много раз думал о том, какой переворот в табачном деле могло бы произвести введение тонги, но считал его неосуществимым. Его останавливала необходимость возиться со скучными мелочами, а может быть, и равнодушие, которое охватило его с первыми признаками старости. Костов, главный эксперт фирмы, тоже старел и становился тяжелым на подъем. Пришлось бы в полной тайне и с неослабной энергией так много изучить и проделать. Пришлось бы предлагать сделки, заключать договоры с дотошными и придирчивыми до отвращения немецкими фирмами. А папаша Пьер в конце концов устал от желания нажить побольше денег. Когда человек накопил триста миллионов, его не особенно волнует возможность превратить их еще одним ударом в триста двадцать, особенно если это связано с хлопотами. Да, папаша Пьер уже чувствовал себя усталым, все больше жаждал наслаждаться жизнью, увлекался, подобно своему главному эксперту, рыболовным и автомобильным спортом, влюблялся в молодых женщин. Фирма преуспевала, но работала медленно, тяжело, как мощная и надежная машина, идущая по инерции, и к новым достижениям не стремилась. Папаша Пьер теперь походил на ее надсмотрщика, который спокойно скрестил руки на груди и курит сигарету. Лишь время от времени он подвинчивал гайки, разнося и увольняя директоров, нажимая на рычаги неожиданными приказами районным экспертам, или облегчал ход машины, опуская взятки в карманы государственных деятелей. Но сейчас его охватило острое и давно забытое волнение, аппетит волка, который спит в логове и вдруг чувствует теплый, опьяняющий запах добычи. В поблескивании глаз, в голосе и словах этого юноши было что-то колдовское. Он напомнил старику молодость – те годы, когда сам папаша Пьер обладал такой же упругой, как стальной лук, волей, таким же острым умом, такой же холодной расчетливостью и пламенной устремленностью к власти золота.
Борис говорил о табаке, обнаруживая поразительное знание всех его качеств по районам и околиям. Намекал па необходимость чистки персонала – в фирме надо оставить только энергичных и высокооплачиваемых людей. Предлагал найти более преданных фирме, то есть более бессовестных агентов-скупщиков, которые сумеют распускать в среде производителей ложные слухи и, подрывая таким образом их доверие к другим фирмам, сбивать цены. Предлагал в этом году начать закупки внезапно, в самое рождество, и этим подставить ножку конкурирующим фирмам. Долгие размышления посвятил он и введению тонги. Машины нужно доставить так, чтобы этого никто не заметил. Подобрав людей, их следует обучить втайне. Поскольку этот новый, выгодный способ обработки лишит большую часть рабочих пропитания, можно ожидать стачек и беспорядков. Значит, надо повести энергичную борьбу с левыми элементами, привлечь к тонге внимание правительства, полиции, прессы, патриотических организаций, нанять сыщиков, чтобы выявить на складах и сразу арестовать подозрительных рабочих. И еще много о чем говорил он, излагая свои мысли так ясно и увлекательно, что даже девушки заслушались его.
Папаша Пьер все так же неподвижно, пристально смотрел в его лицо и только время от времени протягивал руку за сигаретой. Какой негодяй, какой тип – умный, проницательный, дьявольски хитрый, полный энергии и безграничных возможностей!.. Не план его ошеломил папашу Пьера. Этот план может удаться, а может и провалиться стараниями конкурирующих фирм. Немцы прежде всего занимаются политикой, а потом уже торговлей, чтобы впоследствии заниматься в первую очередь торговлей, а потом политикой. Они могут временно предпочесть старый метод обработки – широкий настал – тонге, если это даст им возможность более успешно дергать за ниточки какую-нибудь свою марионетку в правительстве или придворной камарилье. Борис не знает, не может знать этого. Но папашу Пьера поразил его дар сразу разбираться в соотношениях многих обстоятельств, поразила энергия, светившаяся в его глазах, его жадность и страсть к наживе. Никакие любовницы, никакая светская суета и распущенность не смогут убить в нем этой страсти, покуда он не устанет. В этом пройдет его настоящая, молодая, полная жизнь. А потом?… Потом ничего. Потом и он, как папаша Пьер, превратится в усталого, старого человека и найдет себе такую женщину, как Зара. Папаша Пьер был твердо уверен, что жизнь людей не может складываться иначе.
Так рассуждал он, глядя на Бориса, и в душе его разливалось некое философское спокойствие, которое освобождало его от лихорадочных судорог жизни, от тягостного ощущения, что с наступлением его старости фирма распадется и алчные гиены растерзают ее тело. Наконец он нашел человека, на которого можно было оставить без тревоги и сожаления золотоносную и могущественную «Никотиану».
Когда Борис закончил, Марии почудилось, будто она пробуждается от сна. Зара смотрела с лихорадочным любопытством то на него, то на подругу. Тут что-то начинается!.. Будет о чем порассказать за чаем ошеломленным приятельницам! Зара расскажет им о том, как Мария случайно увидела его, как ввела его к папаше Пьеру и как этот умный и красивый юноша сумел сразу обделать свои дела. Но она почувствовала и ту особенную горечь, которая всякий раз должна была отравлять ей удовольствие от этого рассказа. Никогда она так ясно не видела, какой силой обладает богатство, никогда не сознавала так остро, как это грустно быть молодой, красивой, вращаться в хорошем обществе и не иметь денег.
Папаша Пьер несколько секунд вглядывался в скатерть, словно обдумывая что-то. Потом протянул руку и положил ее на плечо Борису.
– Да, юноша!.. – сказал он. – Все это чудесно… План ваш превосходен, очень хорошо продуман, однако мы едва ли его осуществит. Немцы – скоты. Сам черт не разберет, что заставляет их работать с одними фирмами и отвергать другие. Но не в этом дело. Для меня важнее, что я открыл вас. Отныне вы будете работать в дирекции помощником моего главного эксперта. Понимаете, что это значит? Раз я говорю, это значит много…
Папаша Пьер закурил сигару и продолжал:
– Завтра я уезжаю в Афины и через две недели снова буду здесь… Это время вы отдыхайте, думайте, работайте, делайте что хотите, но с сегодняшнего дня вы – на жалованье в дирекции «Никотианы». Сегодня же вечером я напишу письмо Костову. Сейчас он носится на своей машине где-то по Швейцарии… Через десять дней он вернется в Софию, и тогда вы ему представитесь с письмом. Он давно уже ворчит, требуя, чтобы я нашел ему помощника. Я вас не знаю, но я привык оценивать людей по их глазам, по тому, как они говорят… А вы смотрите и говорите хорошо, даже когда пытаетесь скрыть свои намерения. Не хмурьтесь!.. Это лишнее, дорогой!.. Я вижу, что именно вы скрываете. Вы хотите вскарабкаться наверх, чтобы завязать международные связи и завести самостоятельное дело. Что ж, хорошо; когда я пойму, что вы до этого доросли, я сам вас поддержу. Но до тех пор никакой игры, никаких подковырок, никаких фокусов за моей спиной… Иначе я вас погублю, лишу вас возможности служить даже обыкновенным мастером в какой бы то ни было табачной фирме!.. Вы меня понимаете? Да, вы умный человек, я вижу, что вы меня понимаете…