Табу на нежные чувства

Серова Марина Сергеевна

— А этот человек понимает, за что его собираются наказывать? Кстати, он кто?

— Имя Крапивина Эдуарда Петровича тебе о чем-нибудь говорит?

— Ровным счетом ни о чем.

— Я так и думал, — усмехнулся Костя.

Я укоризненно посмотрела на следователя.

— Не обижайся. — Мечников поймал мой недовольный взгляд. — Крапивин — журналист, печатается во всех политических и экономических журналах нашего города. Ты, конечно же, ничего из написанного им не читала?

— Нет. А какое это имеет отношение к делу?

— Тогда расскажу тебе о Крапивине

поподробнее, — сказал Мечников и свернул на трассу в сторону области. — Он человек свободного полета, не хочет работать на кого-то конкретно, творит в свое удовольствие, а потом предлагает статьи издательствам.

— Так, это сейчас не главное, — отмахнулась я. — Крапивин понимает, за что его хотят наказать? Догадывается, о чем идет речь?

— Понятия не имеет.

— А что ты, как следователь, сделал?

— Жень, не поверишь, я, как следователь, даже дело возбудить не могу. Потому что никакого криминала нет, доказательств угроз нет, ни писем, ни записей телефонных разговоров. Голые слова.

— Ну, я тебя хорошо знаю, Мечников, ты наверняка что-нибудь придумал. Что собираешься делать?

— Так я уже делаю, я тебя к нему везу, — усмехнулся Мечников. — Вот, кстати, мы и приехали.

Я посмотрела в окно. Мы остановились возле небольшого трехэтажного здания сталинской постройки.

— Вот тут и творит журналист Крапивин Эдуард Петрович.

— А живет он не там же, где творит? — спросила я, выходя из машины.

— Нет, Эдуард Петрович не путает работу с личной жизнью. Тут у него кабинет, а в Тарасове уютная трехкомнатная квартира.

— Ясно, — кивнула я и пошла вслед за Крапивиным.

Мы вошли в темный вонючий подъезд и, к моему удивлению, пошли не наверх, а вниз. По разбитым ступенькам углубились в полуподвальное помещение и уперлись в металлическую дверь, на которой была привинчена табличка с именем Крапивина. Мечников надавил на звонок трижды, потом еще два раза.

— Это сигнал, что свои пришли? — спросила я шепотом.

— Вроде того, — тихо ответил Костя.

— Мечников, ты уверен, что твой журналист в своем уме? Может, он решил в шпиона поиграть, а нас для компании подключил, чтоб мы вместе в песочнице клад искали?

— Тс-с… — Костя приложил палец к губам, призывая меня к тишине. — Потом поговорим, сначала познакомлю вас.

Мелькнул огонек, нас с Мечниковым изучали в дверной «глазок». Потом щелкнул замок, дверь открылась, и яркий свет от многочисленных светильников ударил в глаза.

— Константин Афанасьевич, рад вас видеть, — долговязый мужчина в очках гостеприимно распахнул перед нами дверь. — А вашему визиту, Евгения Максимовна, я рад втройне.

Я с удивлением посмотрела на мужчину.

— Наслышан о вас и ужасно рад, что теперь вы будете работать со мной, — продолжал тарахтеть Крапивин.

Я пожала плечами.

— Для начала хотелось бы узнать суть дела и понять, сколь необходимо мое участие.

— Очень, очень необходимо, — принялся уверять меня журналист, усаживая за свой рабочий стол.

— Эдуард Петрович, у нас мало времени, — мне на выручку пришел

Мечников. — Расскажите Евгении Максимовне все, что вы рассказывали мне.

— Понял, рассказываю.

История Крапивина растянулась на долгих полчаса. Говорил он по-журналистски сухо, но исключительно по делу. Подробно описал слежку и людей, которые за ним следили, детально обрисовал три ситуации, в которых он едва не пострадал от рук неизвестных. И об угрозах по телефону, разумеется, тоже упомянул. Из всего услышанного я сделала неутешительный вывод: либо Эдуард Петрович криминальных фильмов насмотрелся и нафантазировал себе слежку с угрозами, либо против него затеяли какую-то хитрую игру, осторожную и опасную.

— А прослушку на телефон не пробовали ставить? — Мой вопрос был адресован Мечникову.

— А как же, — живо отреагировал он, — конечно. Делалось все это неофициально, в обход начальства, но прослушку мы установили.

— И что?

— Мне каждый вечер звонит кто-то, — вмешался Эдуард Петрович. — Но голос какой-то неопределенный, ни мужской, ни женский. — Он пожал плечами.

— Прослушка наша реагирует на звонок, но записи самого разговора нет, пара минут тишины, и абонент отключается, — добавил Константин.

— Даже так, — усмехнулась я. — Значит, вы, Эдуард Петрович, снимаете трубку, разговариваете с неизвестным, выслушиваете его угрозы, но разговор не фиксируется на пленке?

— Вот именно, — Крапивин закивал, — мистика какая-то.

— А другие разговоры? Ведь не только злоумышленник названивает Эдуарду Петровичу, — я снова перевела взгляд на Мечникова.

— С остальными все в порядке, запись есть.

— Как мило.

— Евгения Максимовна, я хочу, чтобы вы приступили к работе немедленно, с этой самой минуты, — начал уговаривать меня журналист. — Я за все заплачу.

— Константин Афанасьевич, могу я переговорить с вами наедине? — Я посмотрела на Мечникова.

— Я вас оставлю. — Крапивин поднялся со стула. — Буду в соседней комнате.

— Ты что, издеваешься надо мной? — накинулась я на Константина.

— Жень, Жень, не кипятись, — зашептал Константин. — Я понимаю, выглядит все это странно, но Крапивину надо помочь.

— То есть ты серьезно относишься к его страхам? — Я усмехнулась. — По-твоему, коробка с пустыми бутылками, которая упала на него в супермаркете, это покушение? И сгоревшая бытовка рядом с его дачей — это тоже акт возмездия?

Мечников едва сдерживал смех, понимая, как надуманны страхи Крапивина, но, несмотря на это, продолжал настаивать на моем участии в деле.

— Женя, послушай меня, я знаю Крапивина давно. Мы с ним не друзья, конечно, но приходилось нам работать вместе года три назад, тогда он писал статью про одного нашего криминального авторитета. Мы провели рука об руку целый месяц, он и на задержание с нами ездил, и в перестрелку не раз попадал. И, уверяю тебя, он не производил впечатления пугливого журналиста, прячущегося за спины товарищей. Он нормальный, толковый мужик. А сейчас у него проблемы, он напуган. А я в дело вмешаться не могу.