Табу
Шрифт:
Незаметные изменения происходили внутри ее, подобно невидимым сейсмическим волнам, пронизывающим поверхность земли. Тогда поведение ее потихоньку менялось.
Однажды в полдень, сидя в своей комнате на южной окраине Балтимора, она услышала звуки музыки, доносившейся из холла внизу. Она вышла из комнаты и поняла, что на самом деле они идут из соседней комнаты. Постучала в дверь. Когда она вошла, то увидела включенное радио. Кейт попросила разрешения послушать. Ее сосед, молодой парень, предложил ей сесть.
Когда музыка затихла, диктор сказал, что
Она пошла в музыкальный магазин и купила проигрыватель. Он стоил дорого – Кейт потратила много из своих сбереженных денег. Она купила также пластинку с записью Седьмой симфонии, исполняемой симфоническим оркестром Берлинской филармонии под руководством Фёртванглера.
Она взяла проигрыватель и пластинку, пошла домой и стала слушать. Она слушала опять и опять.
Через несколько дней ее сосед, слышавший музыку у нее из-за двери, постучался к ней. Он хотел познакомиться с Кейт. Но она закрыла дверь у него перед носом.
Она слушала эту пластинку опять и опять, не ощущая царапин, которые появлялась на поверхности – она обращалась с ней небрежно. Соседи пожимали плечами, слыша странную возвышенную музыку, доносившуюся все время из ее комнаты. Не было никакого смысла жаловаться на причиняемое им беспокойство, потому что она выслушивала их, кивала головой и забывала об этом.
Она слушала симфонию пять недель. Потом, одним дождливым днем, когда оркестр исполнял вторую часть, она вдруг неожиданно села, посмотрела на пластинку раздраженно и сняла иглу.
Она больше никогда не слушала запись, впрочем, и никакую другую. Проигрыватель покрывался пылью до того самого дня, когда она отдала его соседу. Она не думала больше о Бетховене, она не думала больше о музыке вообще.
Несмотря на свою опустошенность, она иногда заводила друзей. Загадка внутри ее привлекала их. Девушки, чье поведение было так же предсказуемо, как и их провинциальная речь, обыкновенная одежда и нехитрые мечты, видели в Кейт что-то экзотическое и неукротимое. Они доверяли ей все свои секреты, так как она была поразительно хорошим слушателем, ее внутренняя пустота позволяла слышать то, что они говорят, не пропуская это через свои собственные эгоистические мысли и сосредоточенность на себе.
Часто эти девушки становились зависимыми от Кейт – они видели, что она обладает самостоятельностью, которой они сами никогда не имели. Поэтому часто они были озадачены и обижены, когда Кейт неожиданно уезжала, не оставив им никакого адреса. Они не могли знать, что были для нее не более реальны, чем покрытые пылью углы ее комнаты.
Мужчины находили ее неотразимой, а женщины не могли оторвать от нее завистливого взгляда. Было что-то притягательное и властное в ней, что действовало как магнит на других людей. С годами она стала еще красивее. Загадка внутри ее придавала странный лоск ее бедрам, твердой, крепкой груди, ее смуглой коже и бледному красивому лицу.
Но ни одному мужчине не удалось дотронуться до нее. И ни разу чувственный голод не тревожил ее внутреннюю пустоту. Ее сексуальность впала в глубокий сон без сновидений, от которого она, казалось, никогда не проснется. Ей было спокойно.
Единственные, кто понимал ее – были дети.
Дочка ее второй квартирной хозяйки в Атланте, девятилетняя девочка по имени Терри, чей отец ушел от них несколько лет назад и чья мать была алкоголичкой, как-то раз постучалась к Кейт в дверь.
– Моя мама не вернется до вечера, – сказала она тихо. – Вы не поиграете со мной в «монополию»?
Кейт посмотрела на гостью. Мать девочки не обменялась с Кейт и словечком с тех пор, как она въехала сюда. Взгляд Кейт смутил ее. Но, казалось, девочка не боялась ее.
– Входи, – сказала Кейт, открывая пошире дверь. Девочка положила игру на кофейный столик напротив ветхой кровати и посмотрела на голые стены комнаты.
– Почему вы не повесите на них картинки? – спросила она.
– Потому что, глядя на стену, я могу видеть то, что хочу, – ответила Кейт. – Ведь это моя комната, а не их.
Про себя девочка подумала, что ни один взрослый не сказал еще чего-либо подобного, так отвечающего ее собственным мыслям.
Игра осталась нераскрытой. Маленькая девочка проговорила с Кейт все оставшееся время. Она рассказывала о своих детских проблемах и задавала вопросы. Кейт отвечала на них с честной прямотой. Когда было время идти домой, оказалось, что Терри было не так-то просто уйти отсюда.
Этой ночью Терри сказала матери, что тетя из «2б» – милая.
Девочка пришла опять. Они с Кейт играли в шашки, или рисовали картинки, или просто говорили. Часто наступало долгое молчание, полное того понимания, когда разговор просто не нужен. Терри обожала Кейт. Это был первый взрослый, который когда-либо ее понимал и которого она понимала сама.
Кейт не обращалась с Терри как с ребенком. Но она не обращалась с ней и как со взрослой. Потому что Кейт не принимала взрослых всерьез. В ее глазах они были мелочными и жалкими в своем эгоизме – даже не стоящими презрения.
Терри была еще не сформировавшимся существом, белой книгой, которую должно было заполнить время. Более того, за маской игривого и вежливого ребенка таилось стремление преодолеть свое грустное прошлое, влияние семьи и стать личностью. Кейт чувствовала это постоянно. То же самое происходило и с ней самой.
Когда пришла весна, они сели на автобус и поехали за город. Они гуляли вместе по лесу, сидели на мягкой, высокой траве, переходили через ручьи. Терри была на седьмом небе. Она ощущала Кейт как телесное воплощение мечты, чудесной мечты, в которой она отыскивала путь к своей судьбе. Кейт была единственным человеком, которому Терри когда-либо доверяла.
Потом Кейт внезапно уехала. Она не оставила своего нового адреса, и Терри не смогла отыскать ее. Она спрашивала, что стало с чудесной тетей из «2б». Мать отвечала, что не знает, и мысленно благодарила небеса, что Кейт исчезла. Она не думала, что такое дикое и непредсказуемое существо могло быть хорошей компанией для ее дочери.