Таежные встречи
Шрифт:
Спустившись в ложок, Черня свернул влево, и по размокшему снегу мы пошли вниз. Теперь нам стали попадаться: сбитый колодник, сломанные сучья и места схваток раненого зверя с собаками. Кое-где сохранились отпечатки его лап. Чем дальше мы продвигались, тем чаще останавливался зверь, он, видимо, слабел, а собаки, чувствуя близость развязки, с ещё большим ожесточением наседали на него. Я легко представил Лёвку в те минуты, когда обессилевший медведь потерял способность маневрировать и уже не мог отбиваться от него. Видимо, Лёвка всё больше и больше наседал на зверя, и та шерсть, которая всё чаще попадалась на нашем пути, указывала на его работу.
Через час, в просвете боковых
Черня, помахивая хвостом, перевёл нас через поляну, и мы оказались на краю небольшого ската, под которым виднелась густая чаща. Туда-то именно медведь и стремился, удирая по ложку, чтобы укрыться от расправы.
— Не зря, значит, собаки его тут держали, — сказал Прокопий, с любопытством осматривая чащу. — Попади он туда раньше — ничего бы ему не сделали собаки, могли бы и отступиться.
Действительно, Черня и Лёвка, будто понимая, что в густом ольховнике им не справиться с медведем, задержали его на поляне и вконец измотали силы зверя. Как видно из последующих событий, которые легко читались по оставленным следам, ему удалось вырваться с поляны, он бросился по крутому откосу вниз, но собаки, вцепившись в него, распяли задние ноги и, волочась следом, тормозили лапами его ход. Зверь, отгребаясь передними лапами, дотащился донизу и, обняв старую пихту, умер.
Мы спустились вниз.
— Кто это сало выдрал? — указывая на разорванный зад медведя, спросил я Лёвку.
Нужно было видеть его невинную морду!
Через час, когда туша была разделана, Лёвка за несколько минут успел снова набить свой ненасытный желудок. Днепровский, испытывая его жадность, ещё долго отрезал маленькие кусочки мяса и бросал ему в рот. Лёвка всё глотал и глотал, пока его желудок не перестал принимать. Тогда он бросил это занятие, подошёл к выброшенным кишкам и долго сдирал с них жир.
Зверь был ранен одной пулей, которая прошла вкось между грудью и правой лопаткой через край лёгких и остановилась в левой задней ноге. Это был крупный самец. Шестнадцать килограммов сала мы получили в награду за всё пережитое, включая и смерть Чалки.
Мы спустились к реке, развели огонь и, отдыхая наслаждались чаем. Черня лежал рядом со мною, изредка поглядывая на костёр, где ему жарился кусок мяса. Заметив, что я наблюдаю за ним, он подполз поближе и подставил свою голову под мою руку.
— Ну, погладьте же его, посмотрите, как он ласкается, — говорил Прокопий, громко втягивая горячий чай. — Не содрать бы нам без них с медведя шкуру.
Я обнял Черню и прижал к себе. Увидев эту сцену, подошёл ко мне с засаленной мордой и Лёвка.
Лесной пожар
Наша экспедиция в тот год работала в безлюдной и неприветливой долине Нимелена. Всё лето нас сопровождали скучные пейзажи этой долины. Там нет ничего, что радовало бы взор или приносило бы какое-нибудь удовлетворение.
В один вечер, когда и люди и олени устали от дневного перехода, мы подошли к озеру и на берегу его расположились бивуаком.
Зная хорошо бедность природы этого края, мы были довольны, найдя поблизости лагеря корм для оленей, а для себя воду и сушняк. Ко всему этому прибавлялась ещё прохлада, идущая от озера, она была необходима нам, иначе мошкара и ночью не дала бы уснуть.
Отпустив оленей и поставив палатки, люди занялись своим делом. Кто купался, кто сидел за починкой одежды, а повар возился у костра с приготовлением пищи. За несколько месяцев пребывания на Нимелене всё на людях износилось, на одежде появились заплаты. У многих на ногах вместо ичигов теперь были поршни, сделанные из сырой медвежьей кожи. Вид у всех был изрядно потрёпанный. Тайга не щадила нас и, если бы мы каждодневно не занимались своим туалетом, трудно вообразить, в каком виде мы пришли бы на Тугурское стойбище, где лежали наши запасы.
Разместившись по лагерю, люди работали молча, но стоило только повару снять с огня котёл, как вдруг все бросили свои дела и, усевшись у костра, стали дожидаться ужина. В круг повар поставил берестяной чуман, доверху наполненный мясом, и пока он разливал по чашкам суп, товарищи успели разобрать мясо. Все спешили, каждому хотелось захватить кость — в таёжных походах это лакомый кусочек. Тут уж не зевай — иначе не достанется.
После ужина лагерь опустел. Уснули люди, по лесу паслись олени. Но, ложась спать, я заметил на западе подозрительную полоску света. Это не была заря; она то исчезала, оставляя на горизонте чёрный след, то вспыхивала всё большим и большим светом. Где-то далеко горела тайга. И вот в полночь по лесу зашумел ветерок.
Через несколько минут он повторился, затем ещё, но уже с большей силой, и скоро перешёл в ураган. Сразу пахнуло дымом и гарью. Все в лагере проснулись. У палаток, сбившись в кучу, стояли олени. Они с тревогой посматривали туда, откуда доносился этот зловещий запах пожара. Горизонта уже не было видно; в дыму исчезло и звёздное небо. Разбушевавшийся ветер сильными рывками бросал огонь вперёд, захватывая всё новые и новые площади леса. Мы поспешно стали свёртывать бивуак и вьючить оленей. Пожар распространялся с небывалой силой и скоро поблизости от нас появились огненные языки пламени и стал слышен треск горящего сушняка. Нужно было немедленно бежать, — но куда?
— К Нимелену! — крикнул кто-то. И мы, захватив кто что мог, бросились к реке. Огонь, подхваченный ветром, огромными прыжками уже преграждал нам путь.
Всё это случилось так неожиданно, что в последнюю минуту мы забыли даже про оленей, а ведь часть из них уже была завьючена. Но олени ни на шаг не отставали от нас даже и тогда, когда мы, закрывая руками лицо, пробирались через перелесок, уже охваченный огнём, и когда вброд переходили протоку, пробираясь до острова на Нимелене. Вот тогда мы впервые узнали, что такое лесной пожар. Это самое страшное, что может пережить человек, а тем более, если он захвачен им врасплох.