Таинства и обыкновения. Проза по случаю
Шрифт:
Панихиду по Мэри Энн проводил епископ Хайленд [139] . «Весь мир мог бы задаться вопросом, зачем этой девочке умирать?» – говорил он, явно подразумевая под «миром» тех, кто знал её лично. Кто знал, что Мэри Энн любит жизнь так же крепко, как гамбургер, который она однажды не выронила, даже перелетев через спинку стула. А за несколько месяцев до смерти она помогала сестре Лоретте нянчить всамделишного младенца. Епископ обращался только к родным и близким. Он не мог думать о том мире, где его скорее спросили бы, не почему Мэри Энн умерла, а зачем она такой родилась.
139
Фрэнсис Хайленд (1902–1968) – американский католический священник, епископ округа Атланта (штат Джорджия) в 1956–1961 гг.*
Одной из тенденций нашего времени является использование детских страданий для дискредитации Божьей доброты, а вкупе с нею и самого Бога. Доверие подорвано, и вы уже не на Его стороне. Готорновских неуёмных в своих стараниях «Альмеров» [140] , казавшихся самому писателю небезопасными, стало заметно больше. Увлечённые стремлением
140
Главный герой рассказа Готорна (см. выше) упорно стремится изобрести средство для выведения родинки.*
141
Отсылка к словам Ивана Карамазова (персонажа романа «Братья Карамазовы» Ф. М. Достоевского) о том, что даже одна «слезинка ребёнка» служит упрёком Богу, если Он сотворил такой мир.*
142
В повести «Падение» (1956) французского писателя, представителя атеистического экзистенциализма Альбера Камю (1913–1960) евангельский эпизод избиения младенцев (убийство всех младенцев в Вифлееме по приказу царя Ирода), провозглашается пятном на совести Христа: «Но, помимо тех причин, какие нам усердно объясняли в течение двух тысяч лет, была ещё одна важная причина этой ужасной казни, и я не знаю, почему её так старательно скрывают. Истинная причина вот в чем: он-то сам знал, что совсем невиновным его нельзя назвать. Если на нём не было бремени преступления, в котором его обвиняли, он совершил другие грехи, даже если и не знал какие. А может быть, и знал? Во всяком случае, он стоял у их истока. Он, наверно, слышал, как говорили об избиении младенцев. Маленьких детей в Иудее убивали, а его самого родители увезли в надёжное место. Из-за чего же дети умерли, если не из-за него? Он этого не хотел, разумеется. Перепачканные кровью солдаты, младенцы, разрубленные надвое, это было ужасно для него. И конечно, по самой сущности своей он не мог их забыть. Та печаль, которую угадываешь во всех его речах и поступках, разве не была она неисцелимой тоской?» (пер. Н. Немчиновой)*
Такие размышления кажутся бесконечно далёкими от невинной простоты Мэри Энн, но не так уж они ей и чужды. Готорну удалось изложить их в форме рассказика, коротко и ясно показав, чего нам следует опасаться. В итоге, думая о Мэри Энн, я не могу не вспоминать о брезгливом и скептичном американце, которого так напугали симптомы оледенения его души. Между описанным им случаем в ливерпульской богадельне и подвижничеством его дочери существует прямая связь, и важнейшее звено в ней – Мэри Энн, зримый лик не только собственного, но и всех остальных человеческих недостатков и изъянов, забота о которых стала делом всей жизни Роуз Готорн и её сестёр. «Горчичное семя» христианских чувств в поступке Готорна по отношению к чумазому мальчугану породило древо их деятельного воплощения, увенчанное цветком по имени Мэри Энн. Следуя стезями страха, исканий и милосердия, которыми отмечена жизнь Готорна и определена судьба его дочери, столетие спустя Мэри Энн стала наследницей сокровищ католической мудрости, подсказавшей ей, как распорядиться своей смертью. Готорн подарил этой девочке то, чего не хватало ему самому.
Такое деяние, которое, благодаря незримому укреплению в нас милосердия, вовлекает в общение и живых и мёртвых, католическое богословие именует святым причастием. Причастием на плодах несовершенства, творимым из того, что есть налицо в нашей диковинной жизни. Из подручного материала Мэри Энн сумела сотворить то, что, как и всё благое, могло бы не привлечь внимания, если бы не поразило сестёр и многих очевидцев настолько, что они захотели изложить это на бумаге.
Составительницы воспоминаний признавались, что не сумели показать её такою, какой она была, а была она намного живее, чем на бумаге, веселее и грациозней, и всё-таки я считаю, что сделано достаточно, и сделано хорошо. Уверена, что эта история высветит перед читателем нити, соединяющие судьбы совершенно разных людей, нити, крепко сплотившие нас во Христе.
Дополнения
Помимо черновиков выступлений, в архив O’Кoннор включены рукописи двух видов: небольшие рецензии на книги для приходского издания Georgia Bulletin, и её ответы для интервью журналистам. То и другое изобилует яркими пассажами, вполне достойными переиздания. Однако, перечитывая эти произведения, мы находили среди них всё меньше и меньше того, о чём не было сказано в более обширных текстах. В результате у нас осталось совсем мало подходящего материала, и мы решили ограничиться всего двумя цитатами. Первая взята из рецензии на сборник рассказов Дж. Ф. Пауэрса «Присутствие благодати» [143] .
143
Сборник рассказов Джеймса Пауэрса (см. примечания к эссе «Католики-романисты и их читатели»), опубликованный в 1956 г.*
Рекламная цитата Ивлина Во [144] на обложке книги гласит:
«Cреди писателей своей страны мистер Пауэрс едва ли не единственный, кому легко даётся церковная тема. Всё его творчество, о чём бы он ни писал, пропитано и управляемо верой». В самом деле, если бы пером его пером водила не вера, мистер Пауэрс не смог бы вынести того, что он увидел и расслышал, но он вооружён сокровенным оком, которое помогает ему
144
Ивлин Во (1903–1966) – английский писатель, принявший католичество в 1930 г. Автор путевых очерков и сатирических романов апологетического (католического) толка.*
(Второй отрывок взят из интервью, которое она дала С. Россу Маллинсу, опубликованному в июньском номере журнала Jubelee за 1963.)
Все мы эксцентричны, и я не думаю, что в южанине больше эксцентричности, чем в ком-то ещё, просто общественная среда требует от него больше, чем в остальных областях этой страны. Она требует чрезвычайной деликатности в отношении двух соседствующих рас, тем более когда представители каждой из них составляют ровно половину населения и объединены общей историей. Тут нужен кодекс поведения на основе взаимной выручки. Мне вспоминаются слова из одного очерка Маршала Маклюэна [145] . Забыла точную цитату, но суть, припоминаю, была в том, что после Гражданской Войны в США выжить стало возможно, лишь соблюдая формальные отношения. По-моему, данный тезис не менее актуален и в нынешней ситуации. Формализм позволяет сохранять неприкосновенность личной жизни, необходимую каждому, и которой мы на каждом шагу рискуем лишиться в наши дни. Он особенно важен для защиты прав обеих рас. Обладая кодексом поведения на базе милосердия, даже когда последнее не срабатывает, а такое происходит постоянно, хорошие манеры страхуют соседей с разным цветом кожи от мелочных выпадов в адрес друг друга. Малограмотный чернокожий южанин вовсе не так нелеп, каким его выставляют. Это весьма манерная особа с большим вниманием к формальностям, которыми он виртуозно оберегает и себя и свою личную жизнь. Всей этой картине в целом, может, и далеко до идеала, но южанам хватает здравомыслия довольствоваться тем, что есть, пока оно работает. Южное общество сумело выжить именно благодаря старомодным манерам, которые дисциплинировали его при всей их чудаковатости и нелепости, они же помогли сохранить южанам их индивидуальность. Сегодня они устарели, но и новый кодекс чести надо создавать на базе стародавних добродетелей – милосердия и чувства долга. В реальной жизни южанин оценивает трезво свою предрасположенность ко злу, он редко преуменьшает её. Для остальной Америки расовый вопрос «устаканился», если темнокожему населению гарантированы права, но для южанина, независимо от цвета кожи, это только начало его решения. Юг движется к обществу, где обе эти «расы» могут сосуществовать в обстановке взаимной снисходительности. Этого нельзя добиться созданием комиссий и подписанием резолюций, подобный симбиоз – нелёгкое дело самих граждан. В каких-то районах Юга он протекает вполне удовлетворительно, но такие примеры редко попадают на страницы газет.
145
Маршал Маклюэн (1911–1980) – канадский философ, антропологи и историк культуры, наиболее известный трудом по истории коммуникации «Галактика Гутенберга» (1962). В 1937 г. обратился в католицизм.*
Примечания [146]
«Король пернатых». Так озаглавила рассказ сама Фланнери О’Koннор. А под названием «Жизнь с павлином» он вышел в сентябрьском номере журнала Holiday, 1961.
«Прозаик и его родина» был предоставлен для сборника размышлений авторов о своём творчестве под редакцией Гранвиля Хикса [147] весной 1957, и в том же году появился под названием «Живой роман – симпозиум».
146
Примечания составителей сборника 1969 г.
147
О Гранвиле Хиксе см. прим. к эссе «Природа и цель беллетристики».*
«Несколько аспектов гротеска в южной прозе». Текст доклада, читанного автором осенью 1960 года в Уэслианском Колледже для женщин (Мэйкон, штат Джорджия). На тот момент автор просила его не распространять, так как перерабатывала его перед публикацией, которая так и не состоялась. Он был издан посмертно в 1965 году журналом университета в г. Мэйкон под названием Cluster Revue, а так же включён во «Второе измерение» – книгу критических статей о творчестве мисс О’Коннор, увидевшую свет в 1966 году под редакцией Мелвиля Фельдмана и Льюиса Лоусона с уймой ошибок. Мы печатаем его по авторской рукописи.
«Писатель-регионал» предоставлен автором для литературного журнала Esprit при университете Скрентона, штат Пенсильвания, где и был напечатан зимой 1963.
«Природа и цель беллетристики» и «Как пишут короткий рассказ» – эссе, «собранные» по воле составителей сборника, что пояснено в предисловии к ним. Нам не известны точные даты этих выступлений, главная часть второго эссе прозвучала на конференции южных писателей (дата и место не указаны в рукописи). Первое эссе составлено из довольно поздних по времени создания заметок, что отмечено в сносках.