Таинственная история Билли Миллигана

Киз Дэниел

Билли помолчал, потом продолжил:

– Скажем, на прошлой неделе был большой спор между доктором Колом, еще одним психиатром и тем защитником прав клиентов. Там был Аллен. Он с ними спорил. Потом он встал и сказал: «Идите вы к черту. Встретимся в Лиме» – и вышел. Я сидел в кресле в прихожей и вдруг услышал именно эти слова. И я закричал: «Что? Эй, подожди минуту! Что значит “Лима”?» Я сижу на краю кресла, испугавшись, потому что слышу разговор, происшедший секунды назад, как мгновенное повторное проигрывание, и это говорил уже кто-то другой. Я увидел другого

психиатра, который вышел из комнаты, и сказал ему: «Послушайте, ребята, вы должны мне помочь». Он говорит: «Что ты хочешь этим сказать? » Тут я задрожал и говорю ему, что вот сейчас услышал в голове. Спросил его: правда ли, что я сказал, чтобы меня послали в Лиму? Психиатр и говорит: «Да». А я заплакал: «Не слушайте меня, не слушайте, что я говорю».

– Такого никогда раньше не было?

Билли задумчиво посмотрел на писателя.

– Наверное, это первый признак общего сознания без полного слияния.

– Ведь это очень важно!

– Но и жутко. Я плакал, кричал. Все, кто был в комнате, повернулись и смотрели на меня. Я не знал, что я только что сказал, и удивлялся: «Почему все смотрят на меня?» И снова услышал это в голове.

– Ты все еще Билли-Н?

– Да, я Билли-Н.

– Ты – единственный, кто слышит это мгновенное воспроизведение?

Он кивнул:

– Потому что я – «хозяин», ядро. Тот, кто вырабатывает общее сознание.

– И как ты при этом чувствуешь себя?

– Наверное, я поправляюсь. Но это страшно. Иногда я спрашиваю себя: да хочу ли я поправиться? Стоит ли выздоровление всего того, через что мне приходится проходить? Или я должен похоронить себя в этом мозгу и забыть обо всем?

– И каков же ответ?

– Не знаю…

Билли стал спокойнее, когда они подошли к небольшому кладбищу возле школы для умственно отсталых.

– Я прихожу сюда изредка, когда хочу в чем-то разобраться. Это печальное место.

Писатель посмотрел на небольшие надгробия, многие из которых опрокинулись и заросли травой.

– Интересно, почему на них только числа?

– Когда у человека нет ни семьи, ни друзей, – пояснил Билли, – и никто о нем не спрашивает, то после смерти все записи о нем уничтожаются. Как будто он и не жил. Правда, есть список, кто и где захоронен, – на случай, если кто-то все же объявится. Большинство умерло от лихорадки в… думаю, в тысяча девятьсот пятидесятом году. Но есть здесь и тысяча девятьсот девятый год, и даже раньше.

Билли стал бродить среди могил.

– Прихожу сюда и сижу на насыпи – вон там, у сосен. Никто не мешает. Конечно, на кладбище грустно. Но есть и спокойствие – видите, как вон то мертвое дерево склоняется над могилой? В этом и красота, и достоинство.

Писатель кивнул, не желая прерывать Билли.

– Это кладбище задумали в форме круга. Видите, могилы идут в виде большой спирали? Потом, когда пришла лихорадка, а места уже не было, стали хоронить рядами.

– Тут еще хоронят?

– Одиноких, у кого нет семьи. Это плохо. Вам бы понравилось посетить могилу

родственника и увидеть на ней только номер сорок один? А дальше, на насыпи, надгробия вообще кучей свалили. Вот это действительно грустно – никакого уважения к мертвым. Надгробия, которые в хорошем состоянии, поставлены людьми, нашедшими своих родственников, там и имена есть. Людям интересны истории своих семей, они хотят знать, откуда они родом. Когда они видят, что их предки лежат тут под номерами, все просто в шоке. «Это моя семья. Она достойна большего уважения» – так они говорят. Ведь неважно, был ли человек «черной овцой», больным или еще кем-то. Грустно, что здесь мало приличных надгробий. Я проводил здесь много времени, когда мне позволяли бродить везде…

Он усмехнулся и добавил:

– Когда я мог бродить.

Писатель понял, что он специально подчеркнул слово «бродить», использованное в заголовке «Диспэч».

– Я рад, что ты можешь посмеяться над этим. Надеюсь, ты больше не поддашься им.

– Ни за что. Самое плохое позади, так мне кажется. Я понимаю, что впереди много всякого, но не думаю, что они еще что-нибудь разузнают. И я смогу легче переносить это.

Во время беседы писатель почувствовал едва уловимое изменение в лице Билли. Походка стала более стремительной, речь – более четкой. И это насмешливое отношение к заголовку статьи…

– Позволь мне спросить тебя, – сказал писатель. – Если бы ты не сказал мне раньше, что ты – Билли-Н, то мог бы обмануть меня, потому что сейчас ты говоришь как Учитель.

В глазах Билли появился блеск, он улыбнулся:

– Ведь вы не спрашиваете.

– Так кто ты?

– Учитель.

– Ах ты, сукин сын! Любишь устраивать сюрпризы!

– Так уж получается: когда я расслабляюсь, все и происходит. Нужно, чтобы внутри был покой. Вот здесь я и нашел покой. Мы разговаривали, я видел все это, пережил, вспомнил…

– Почему ты ждал, пока я тебя спрошу? Почему не сказал: «Слушай, я – Учитель»?

Миллиган пожал плечами:

– Ведь это не значит, что я заново с вами встречаюсь. Сначала с вами разговаривал Билли-Н, потом присоединился Рейджен, потом Артур – они тоже хотели что-то сказать. И вообще, согласитесь, странно вдруг посреди разговора заявить: «Эй, привет, как поживаете?», словно все это время с вами говорил не я.

Они двинулись дальше, и Учитель сказал:

– Артур и Рейджен действительно хотят помочь Билли объяснить вам, что происходило во время последнего периода «спутанного времени».

– Валяйте, рассказывайте, – заинтересовался писатель.

– Денни не собирался прыгать с обрыва. Он просто шел наверх, где цветы крупнее.

Учитель прошел вперед, показывая писателю дорогу, по которой шел Денни, и дерево, за которое он ухватился. Писатель посмотрел вниз. Если бы Денни прыгнул – наверняка разбился бы.

– У Рейджена и в мыслях не было что-то делать с теми охранниками, – сказал Учитель. – Разбитый стакан предназначался для него самого. Он знал, что Билли предали, и собирался покончить с собой.