Таинственный цилиндр
Шрифт:
Хотя Эллери в своих попытках заставить меня забыть Нью-Йорк отчаянно стремился продемонстрировать все красоты сельского ландшафта, я не вынес и нескольких дней на их крошечной вилле, не поддавшись дьявольским искушениям, и пристал к Эллери, словно банный лист. Если уж я чем и отличаюсь от остальных смертных, так это необычайным упорством.
Кончилось тем, что он в отчаянии сдался – перед самым моим отъездом. Он взял меня с собой в свою библиотеку, запер дверь и полез в старый шкаф с бумагами. Он долго искал, останавливался в раздумьях, и нашел, наконец, то, о чем я давно догадывался. Речь шла о выцветшей рукописи, завернутой, как и следовало ожидать от Эллери, в какую-то синюю бумагу, столь любимую
Тут между нами завязался спор. Я желал покинуть этот благословенный край с рукописью в своем чемодане, тогда как он настаивал на возвращении ее в шкаф. Старый Ричард выбрался из-за своего письменного стола – он как раз писал для немецкого журнала статью «Американский уголовный мир и способы раскрытия его преступлений» – и присоединился к спору. Миссис Квин твердо приняла сторону мужа и удерживала его, когда он был близок к тому, чтобы закончить затянувшуюся полемику сокрушительным боксерским ударом. Джуна что-то бурчал себе под нос, и даже Эллери-младший соблаговолил вытащить изо рта пухлую ручонку, чтобы заметить что-то по этому поводу на своем языке.
Кончилось дело тем, что «Таинственный цилиндр» оказался ври моем возвращении в Штаты у меня в багаже. Разумеется, не без целого ряда условий и оговорок – Эллери ведь человек особый. Так, меня заставили заклясться, что имена всех действующих лиц детективной истории, а также моих друзей будут изменены и никогда не станут достоянием читающей публики.
Стало быть, «Ричард Каин» и «Эллери Квин» – не настоящие имена этих господ. Эллери сам выбрал псевдонимы, а я сразу же должен сказать, что читатели, которые попытаются усмотреть в них какую-то анаграмму и прочесть подлинные фамилии и имена, ошибутся.
«Таинственный цилиндр» основывается на документах, которые действительно хранятся в архивах полиции Нью-Йорка. Эллери и его отец, как обычно, вместе расследовали это дело. К тому времени у Эллери уже сложилась репутация автора детективных романов, что не так уж и мало. Сообразуясь с известной пословицей, что действительность может далеко превзойти самый смелый вымысел, Эллери взял в привычку записывать обстоятельства интересных дел, чтобы при случае использовать их в своих детективах. Дело с цилиндром заинтересовало его настолько, что он сделал необычайно подробные записи. Затем он переработал их в роман, который хотел опубликовать. Но включился с головой в очередное расследование, не имея времени ни на что больше. А когда это последнее дело было завершено, отец Эллери, инспектор, исполнил, наконец, мечту своей жизни: отправился на покой и переселился со всем своим скарбом в Италию. Эллери, который в ходе расследования встретил женщину своей мечты, испытывал мучительное желание создать что-то «великое» в области литературы: «Италия» музыкой звучало в его ушах. С благословения отца он женился, и все трое, сопровождаемые Джуной, направились в Европу, на новое место жительства. Рукопись была совершенно позабыта – до того самого момента, когда я смог ее спасти.
И еще об одном я позволю себе сказать несколько слов, прежде чем закончу это затянувшееся предисловие.
Мне всегда было нелегко объяснять, почему между людьми, которых я принужден называть здесь Ричардом и Эллери Квином, существует столь прочная связь, почему они так близки. Ко всему, прочему, нельзя сказать, что оба просты характером. Ричард Квин, дослужившийся до почетных седин в полиции Нью-Йорка, отдавший ей тридцать два года, получил свое звание не столько благодаря рвению, сколько благодаря необычайному владению методом расследования преступлений. По поводу его блестящих криминалистических достижений, проявленных при расследовании ныне почти забытого дела об убийстве Барнэби Росса, в прессе писали, что «Ричард Квин снискал лавры и встал в один ряд с такими великими детективами, как Тамака Хиро, француз Брильон, Крис Оливер, Рено и Джеймс Редикс-младший».
Квин, со свойственным ему недоверием к газетной лжи, первым посмеялся над этим из ряда вон выходящим комментарием. Правда, Эллери уверяет, что его отец тайно хранил эту газетную вырезку на протяжении многих лет. Как бы то ни было, а несмотря на все попытки изобретательных журналистов сделать из него легенду, Ричард Квин остался для меня человеком из плоти и крови. Нельзя не подчеркнуть при этом со всей определенностью, что многие из его служебных успехов в значительной степени зависели от мыслительных способностей его сына.
Об этом знают далеко не все. Друзья до сих пор хранят кое-какие предметы в память о раскрытых ими делах; их маленькая холостяцкая квартира на 85-й улице сегодня превратилась в полуофициальный музей, где бережно собраны всякие примечательные вещи, связанные с их деятельностью. Здесь некогда висели действительно прекрасные портреты отца и сына, принадлежащие кисти Тиро. Ныне они перекочевали в картинную галерею, одного миллионера, пожелавшего сохранить инкогнито. Здесь есть табакерка для нюхательного табака, принадлежавшая Ричарду, – старинная драгоценная вещь из Флоренции, купленная им на аукционе и значившая для него много больше, чем все драгоценные камни в мире, пока он в конце концов не уступил искусству убеждения одной привлекательной дамы в возрасте, чье доброе имя он защитил от клеветы. Здесь же обширнейшая библиотека о связанных с насилием преступлениях, собранная Эллери, – может, одна из самых полных в мире. Ему пришлось оставить эти книги, к своему глубочайшему сожалению, когда его семья отправилась в Италию. Кроме того, существуют, естественно, и многочисленные рукописи, не опубликованные до сей поры; в них – записи о делах, расследованных Квинами. От глаз любопытствующих они надежно скрыты в полицейском архиве Нью-Йорка.
Но вещи более интимного свойства – в частности, глубокая духовная связь между отцом и сыном – так и остались тайной для всех, кроме особенно близких к нам людей, к которым я, по счастью, вправе себя причислить. Отец, который был, возможно, самым известным из служащих криминальной полиции за последние пятьдесят лет, который славой своей затмил даже тех, кто еще недавно сидел в кресле шефа полиции – так вот, отец, простите за то, что повторяюсь, значительной частью своего авторитета был обязав гению своего сына.
Если говорить об упорстве, с которым надо было идти по достаточно ясному следу, то здесь Ричарду Квину не было равных. У него был острый взгляд, умение замечать мельчайшие детали, хорошая память, позволявшая держать в голове самые сложные планы. Если препятствие казалось непреодолимым, он умел трезво оценить ситуацию. Вы могли предоставить ему сотню самых различных, никак не связанных между собой сведений по какому-нибудь делу, и он за короткое время мог составить общую картину. Он напоминал ищейку, которую нельзя было сбить с толку путаницей следов.
Но что касается интуиции и дара воображения, то они больше приходилось на долю Эллери Квина, писателя-романиста. Они идеально дополняли друг друга, как гениальные близнецы, каждый из которых без другого был бы слаб и беспомощен, но вместе они составляли великую силу. Ричард Квин был весьма далек от того, чтобы тяготиться этими узами, которые превратились в залог его столь выдающихся успехов – как, вероятно, ими тяготилась бы на его месте натура менее благородная – и постоянно прилагал все старания, чтобы довести это до сведения своих друзей. Стройный седовласый отец, имя которого было ненавистно всем преступникам того времени, имел обыкновение совершать свои «признания», как он сам называл их, с таким простодушием, что объяснить это можно было только отцовской гордостью.