Таинственный цилиндр
Шрифт:
ОТСТУПЛЕНИЕ, в котором благорасположенный читатель призывается к особому напряжению ума
Среди писателей, работающих в жанре детективного романа, сегодня стало модным заставлять читателя видеть происходящее глазами героев. По этой причине я смог убедить мистера Эллери Квина, чтобы он разрешил мне в этом месте «Таинственного цилиндра» сделать отступление, дабы испытать читателя…
Кто убил Монти Фильда?
Как именно произошло убийство?
Мистер Квин согласился со мной, что читатель, знающий все важные факты данного дела и достаточно внимательный, к этому моменту уже наверняка пришел к однозначному ответу на оба вопроса. Ответить на них, или, по крайней мере, однозначно определить, кто убийца, можно, если прибегнуть
Дж. Дж. Мак-К.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
«Идеальный преступник – это супермен. Исполняя свой замысел, он должен быть необыкновенно точен. Его никто не должен замечать. Он должен быть невидимкой. Он должен быть одинок: ни друзей, ни родных. Он должен избегать ошибок, заранее предвидя их. Он должен мыслить и действовать молниеносно… Но и это еще не все. Людей, обладающих названными качествами, не так мало. Кроме них, идеальный преступник должен быть баловнем судьбы. Ведь множество обстоятельств, на которые он никак не может влиять, может стать причиной его неудачи. Заслужить благосклонность судьбы очень тяжело. Но тяжелее всего последнее: он не имеет права повторять свое преступление, не имеет права использовать то же оружие, не имеет права руководствоваться тем же мотивом…
Вот почему за сорок лет своей службы в полиции я ни разу не встречал идеального преступника и не расследовал ни одного идеального преступления».
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ, в которой инспектор Квин ведет дальнейшие немаловажные беседы
Прокурор Сампсон первым заметил, что в эту субботу инспектор Квин чувствует себя не в своей тарелке. Старик нервничал, язвил. С ним трудно было разговаривать. Он с хмурым видом прохаживался по ковру в кабинете директора Римского театра Луи Панцера, покусывал нижнюю губу и что-то ворчал себе под нос. Казалось, он совершенно позабыл о существовании Панцера, Сампсона и еще одной персоны, хотя все трое сидели тут же и, вытаращив от изумления глаза, наблюдали за ним. Третьей персоной был Джуна, счастливый от того, что ему выпала редкая честь сопровождать своего седовласого кумира в Римский театр.
Квин и в самом деле пал духом, хотя в прошлом ему не раз приходилось по службе сталкиваться с делами, которые казались совершенно неразрешимыми. Так же часто предпринятые им шаги, по видимости – ошибочные, впоследствии оказывались ключом к успеху. Сампсон, который знал Старика много лет, не мог припомнить, чтобы он был настолько выбит из колеи, и терялся в догадках, чем это вызвано.
Плохое настроение Старика объяснялось, однако, не столько трудностями в расследовании дела Фильда, как озабоченно полагал Сампсон. Худенький Джуна, который сидел в углу и взирал на происходящее с открытым ртом, был единственным, кто знал подлинную причину мрачного расположения духа инспектора. Джуна, обладавший крестьянской сметкой и прирожденной наблюдательностью, легко читал в душе Квина, потому что очень любил его. Он-то знал, что плохое настроение вызвано исключительно и единственно отъездом Эллери. А тот отбыл из Нью-Йорка утром, экспрессом на 7.45. Инспектор проводил его на вокзал с хмурым видом. В самый последний момент Эллери заколебался и уже хотел было отказаться от поездки в Мэн, чтобы остаться с отцом и помогать в расследовании. Но отец не пожелал и слышать об этом. Он слишком хорошо знал своего сына и чувствовал, как тот ждал отпуска – больше года. Он не хотел лишать Эллери этой поездки, хотя просто представить себе не мог, как будет без него обходиться. А потому инспектор отверг предложение Эллери остаться, собственноручно подсадил его на подножку вагона, шлепнул на прощанье и устало улыбнулся. Когда поезд уже выезжал из-под крыши вокзала, Эллери крикнул:
– Я ни на минуту не буду забывать о тебе, отец. Я дам о себе знать раньше, чем ты думаешь!
Но полностью инспектор осознал разлуку лишь тогда, когда ступил на ковер в кабинете Панцера. Он ощутил в голове совершенную пустоту, слабость в ногах и неприятный холодок где-то под ложечкой. Глаза его смотрели на мир с грустью. Он был совершенно расстроен и даже не пытался этого скрыть.
– Наверное, уже можно идти, Панцер, – обратился он к директору. – Сколько же времени требуется этой чертовой публике, чтобы выйти из зала?
– Еще минуточку, инспектор, еще минуточку, – поспешил успокоить его Панцер. Прокурор в это время боролся с последствиями простуды, а Джуна все так же завороженно созерцал своего кумира.
В дверь постучали. Все разом повернули головы. Заглянул Гарри Нельсон, агент по рекламе.
– Вы ничего не будете иметь против, если я присоединюсь к вашей вечеринке, инспектор? – весело осведомился он. – Знаете, я присутствовал, когда эта история начиналась, а потому хочу досмотреть до конца. Если, конечно, позволите.
Инспектор желчно поглядел на него. Он стоял в любимой позе Наполеона, и абсолютно все в нем говорило о его скверном настроении. Да, сегодня инспектор Квин демонстрировал неожиданную сторону своего характера.
– Мне без разницы! – фыркнул он. – Одним больше, одним меньше.., здесь и без того уже собрался целый легион.
Нельсон покраснел и собрался было ретироваться, но инспектор, настроение которого вдруг улучшилось без видимых на то причин, подмигнул ему.
– Входите, садитесь, Нельсон, – сказал он уже без раздражения. – Не обращайте внимания на ворчание всяких старых хрычей, вроде меня. Я просто немного устал. Наверное, вы мне еще понадобитесь сегодня вечером.
– Я рад, что могу присутствовать, инспектор, – сказал Нельсон, усмехнувшись. – Что это у вас тут будет? Святая инквизиция, как в Испании?
– Да, что-то в этом роде. – Инспектор о чем-то задумался. – Погодите-ка…
В этот момент дверь открылась, и стремительно вошел сержант Велье. У него в руках был листок бумаги, который он протянул инспектору.
– Все в сборе, сэр, – доложил он. – Все ждут? – переспросил инспектор.
– Да, сэр. Я велел уборщицам пока спуститься вниз, в фойе, и ждать, пока мы не закончим. Кассиры пошли домой, билетерши – тоже. Актерская труппа – в гримуборных за сценой, переодевается.
– Ладно, пойдем, господа.
Инспектор вышел из кабинета в сопровождении Джуны, который за вечер так и не вымолвил ни слова, только с изумлением наблюдал за инспектором. Прокурор, которого это немало развлекало, так и не понял причины такого поведения. За ними к выходу двинулись Велье, Панцер, Сампсон и Нельсон.
Их взору снова открылся пустой зрительный зал, который казался таким неуютным и холодным. Было включено полное освещение. Во всем зале не оставалось ни одного темного уголка.
Когда процессия, возглавляемая Квином, направилась к левой части партера, оказалось, что зал не совсем, пуст. Инспектор тяжело прошагал по центральному проходу и встал перед одной из лож на левой стороне, так, чтобы его было видно всем присутствующим. Панцер и Сампсон расположились в конце прохода, около них – Джуна, самый внимательный наблюдатель за происходящим.
Люди, ожидавшие инспектора, были расположены в зале весьма своеобразно. Они занимали только крайние от прохода места. Здесь собралось довольно пестрое общество: мужчины, женщины, молодежь, старики. Это были те люди, которые в вечер, когда произошло убийство, сидели именно на этих местах и смотрели спектакль. Всех их уже опрашивал инспектор – тем же вечером. Там, где был убит Монти Фильд, и на соседних местах – впереди и рядом – сейчас сидели Уильям Пьюзак, Эстер Джаблоу, Мадж О'Коннел, Джесс Линч и Пастор Джонни. Пастор украдкой озирался и время от времени что-то беспокойно шептал на ухо билетерше, прикрываясь рукой. Пальцы его были коричневыми от никотина.