Таинственный остров(изд.1980)
Шрифт:
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Если Пенкрофу приходила в голову какая-нибудь мысль, он не успокаивался, пока её не осуществлял. Задумал он, например, добраться до острова Табор, для чего необходимо было довольно большое судно, — и вот пришлось взяться за
Инженер, с одобрения моряка, остановился на таком проекте.
Длина судна будет равна тридцати пяти футам, ширина — девяти, что придаст ему быстроходность, если удачно выйдут обводы и осадка окажется нормальной: она не должна превышать шести футов, однако судну для устойчивости следует довольно глубоко сидеть в воде. Палубу решили настлать сплошную, от носа до кормы, и, проделав в ней два люка, устроить спуск в две каюты, разделённые непроницаемой переборкой, оснастить судно, как большой шлюп, косым гротом, латинским фоком, брифоком, топселем и кливером, то есть парусами, которыми легко управлять, маневрировать во время шторма или идти круто в бейдевинд. И, наконец, решили, что корпус будет построен с высоким надводным бортом, доски наружной обшивки будут соединены впритык, а не наложены друг на друга; обшивка судна будет пригнана к фальшивым шпангоутам, а затем прикреплена к набору судна.
Из какого же дерева построить судно? Из вяза или сосны, в таком изобилии растущих на острове? Остановились на сосне — правда, дерево это, по выражению плотников, очень уж «колкое», зато обрабатывать его нетрудно и сосна не боится воды.
Продумав всё до мелочей, поселенцы решили, что постройкой судна займутся только Сайрес Смит и Пенкроф, ибо до весны оставалось ещё целых полгода. Гедеон Спилет и Герберт будут по-прежнему охотиться, а Наб и его помощник, дядюшка Юп, — выполнять свои обязанности по хозяйству.
Итак, остановились на сосне и тотчас же срубили несколько деревьев, обтесали брёвна и, как заправские пильщики, распилили их на доски. А неделю спустя в естественном углублении между Трущобами и гранитным кряжем, там, где находилась верфь, уже лежал тридцатипятифутовый брус — киль судна с ахтерштевнем позади и форштевнем впереди.
Сайрес Смит приступил к работе со знанием дела. Он разбирался в кораблестроении, как и во многом другом, и прежде всего сделал чертёж судна. Правда, у него был отличный помощник — Пенкроф, несколько лет проработавший на Бруклинских верфях и понимавший толк в судостроении. После тщательных расчётов и долгих размышлений они решили сделать добавочные шпангоуты.
Пенкроф, само собой разумеется, с воодушевлением принялся за постройку судна и готов был работать без передышки.
Но ради одного дела он как-то, правда лишь на день, ушёл со стапеля. Это было 15 апреля, когда он во второй раз снял урожай пшеницы. Урожай был отличный, как и в первый раз, — сколько предполагалось, столько и собрали зёрна.
— Пять буассо, мистер Сайрес! — крикнул Пенкроф, тщательно взвесив своё богатство.
— Пять буассо, — повторил инженер. — А в буассо — сто тридцать тысяч зёрен; значит, всего у нас шестьсот пятьдесят тысяч зёрен.
— Уж теперь мы всё зерно посеем, только самую малость оставим про запас, — заметил моряк.
— Согласен,
— И будем с хлебом?
— Будем с хлебом.
— Придётся построить мельницу!
— И мельницу построим.
Поэтому в третий раз под хлебное поле отвели участок куда обширнее, чем прежде, и, самым тщательным разом обработав землю, посеяли пшеницу. Покончив с этим делом, Пенкроф снова принялся за постройку судна.
А Гедеон Спилет и Герберт всё это время охотились в окрестностях или углублялись в неведомые дебри лесов Дальнего Запада, держа наготове ружья, заряженные пулями. Не раз они попадали в непроходимые заросли, где деревья стояли ствол к стволу, словно им не хватало места. Исследовать лесные чащи оказалось делом чрезвычайно трудным, и журналист всегда брал с собой компас, потому что солнечные лучи с трудом пробивались сквозь густые ветви и легко было заблудиться. Дичи, разумеется, здесь попадалось меньше, так как зверям и птицам не было простора. И всё же наши охотники во второй половине апреля подстрелили трёх крупных травоядных. То были сумчатые медведи (поселенцы уже как-то видели сумчатых медведей на северном берегу озера); животные попытались спрятаться от охотников за густыми ветвями, но были убиты меткими выстрелами. Охотники принесли шкуры в Гранитный дворец, обработали серной кислотой, выдубили, и они стали пригодны для употребления.
Однажды во время охоты была сделана драгоценнейшая находка, правда совсем в ином духе; честь открытия принадлежала Гедеону Спилету.
Дело было 30 апреля. Охотники зашли в юго-западную часть леса Дальнего Запада, причём журналист, опередив Герберта шагов на пятьдесят, очутился на полянке — деревья там словно расступились и дали дорогу солнечным лучам.
Гедеона Спилета поразил чудесный аромат: благоухало какое-то растение с гроздьями цветов, с прямыми, стройными стеблями и коробочками крохотных семян. Журналист сорвал два-три стебля и вернулся к юноше, говоря:
— Посмотри-ка, Герберт, что это такое?
— А где вы сорвали цветы, мистер Спилет?
— Вон там, на поляне, их там полно.
— Как вам будет благодарен Пенкроф за эту находку, мистер Спилет!
— Неужели это табак?
— Да, правда, не первосортный, но всё же табак.
— До чего обрадуется Пенкроф! Но не выкурит же он всё, чёрт возьми! Нам оставит!
— Знаете что, мистер Спилет, не будем пока говорить Пенкрофу о находке, — предложил Герберт. — Приготовим табак и в один прекрасный день преподнесём ему набитую трубку.
— Отлично придумано, Герберт, и тогда нашему другу Пенкрофу больше нечего будет желать в этом мире.
Журналист и Герберт набрали изрядную охапку драгоценных листьев и пронесли их в Гранитный дворец «контрабандой» — с такими предосторожностями, как будто Пенкроф был таможенным надсмотрщиком. Они посвятили в тайну Сайреса и Наба, а моряк ничего не подозревал в продолжение всего того долгого времени, пока тонкие листья сушились, пока их рубили и держали на горячих камнях. На это ушло два месяца, всё удалось проделать так, что Пенкроф ничего и не приметил: он был поглощён своим ботом и только поздно вечером возвращался домой.