Таинственный пасьянс
Шрифт:
Нанеся Хансу Пекарю утренний визит, я уже собирался выйти на улицу, как он повернулся ко мне и спросил:
"Ты придёшь вечером, Альберт?"
Я молча кивнул, и он прибавил:
"Я ещё не рассказал тебе об острове… а кто знает, сколько мне осталось…"
Я тут же бросился ему на шею.
"Ты не должен умереть! — вырвалось у меня. — Слышишь, никогда!"
"Все старые люди рано или поздно
Вечером, когда я подошёл к дому Ханса Пекаря, он ждал меня у колонки.
"Ну вот, он уже на месте", — сказал Пекарь.
Я сразу понял, что он имеет в виду пурпурный лимонад.
"И я никогда больше его не отведаю?" — невольно спросил я.
"Никогда!" — хмыкнул старик.
Он был непривычно строг и властен. Но я понимал, что он прав. Что я больше никогда не отведаю этого таинственного напитка.
"Теперь бутылка будет стоять на чердаке, — продолжал он, — и забрать её оттуда можно будет только через полвека. Тогда в твою дверь постучит молодой человек — он придёт, чтобы отведать этого сверкающего напитка. Таким образом, содержимого бутылки хватит на несколько поколений. А однажды… однажды этот удивительный ручей потечёт в Страну Завтра. Ты всё понимаешь, сынок? Или я выражаюсь слишком сложно?"
Я ответил, что всё понял, и мы вошли в дом, наполненный странными предметами со всех уголков света. Как и вчера вечером, мы расположились возле очага. Там на столике стояли два бокала. Ханс Пекарь наполнил их черничным соком из старинного графина.
"Я родился в Любеке холодной январской ночью тысяча восемьсот одиннадцатого года, — начал Ханс Пекарь. — В самый разгар Наполеоновских войн. Отец, как и я теперь, был пекарем, но я рано решил, что хочу стать моряком. По правде сказать, меня к этому вынудили обстоятельства. В семье было восемь детей, и отцу с его маленькой пекарней трудно было прокормить такую ораву. Всего пятнадцати лет от роду — в тысяча восемьсот двадцать шестом году — я нанялся на большое парусное судно, стоявшее в Гамбурге. Оно было приписано к норвежскому городу Арендалу и называлось "Мария".
Больше пятнадцати лет "Мария" была моим домом и моей жизнью. Но вот осенью тысяча восемьсот сорок второго года мы вышли с грузом из Роттердама в Нью-Йорк. У нас была опытная команда, но нас подвели компас и октант. Думаю, мы чересчур отклонились на юг, уже по выходе из Ла-Манша. Должно быть, мы шли прямо в Мексиканский залив. Как это случилось, для меня навсегда осталось загадкой.
После семи или восьми недель плавания в открытом море мы рассчитывали увидеть на горизонте землю, но никакой земли там не было. Наверное, в то время мы находились намного южнее Бермуд, Однажды утром разыгрался шторм, В течение дня ветер усилился, вскоре он перешёл в ураганный.
Я так и не знаю, что же произошло на самом деле. Думаю, ураган просто перевернул нашу шхуну. Самого кораблекрушения я почти не помню, Помню только, что шхуна перевернулась и что на нас хлынула вода. Ещё до этого один из моих товарищей упал за борт и исчез в волнах. И всё, больше я ничего не помню. Очнулся я в спасательной шлюпке. Ураган кончился, и поверхность воды была гладкая, как стекло.
Я так и не знаю, сколько времени пребывал в беспамятстве. Наверное, несколько часов, а может, и несколько дней. Моё летосчисление начинается с той минуты, как я очнулся в спасательной шлюпке. Потом уже я догадался, что шхуна затонула, и после этого кораблекрушения не было найдено ни одной спасательной шлюпки и ни одного человека. Спастись удалось только мне.
На шлюпке была небольшая мачта, на носу под дощатым настилом я нашёл парус. Поставив парус, я пытался вести шлюпку, ориентируясь по солнцу и по луне. Мне казалось, что я должен находиться где-то недалеко от восточного побережья Америки, и потому я держал курс на запад.
Так, имея лишь воду и галеты, я дрейфовал в океане больше недели. За это время я не увидел на горизонте ни одного судна.
Особенно мне запомнилась последняя ночь. Надо мной, как далёкие острова, до которых я не мог добраться под своим парусом, сверкали звёзды. Мне было странно, что я нахожусь под теми же звёздами, что и мои родители в Любеке. И хотя мы видели одни и те же звёзды, мы были бесконечно далеко друг от друга. Со звёздами не поболтаешь, Альберт. Им безразлична наша земная жизнь.
В скором времени мои родители получат извещение, что я погиб вместе с парусником "Мария".
На рассвете следующего дня, когда небо надо мной словно приподнялось и на горизонта появился намёк на утренний румянец, я неожиданно увидел вдали точку. Сперва я решил, что мне в глаз попала соринка, но сколько я его ни тёр, сколько ни плакал, точка оставалась на своём месте. В конце концов я понял, что это должен быть остров.
Я взял курс на этот остров, хотя встречное течение, которого я почти не видел, относило меня от него. Тогда я ослабил парус и достал вёсла. Сев спиной к острову, я вставил вёсла в уключины.
Я грёб без остановки, но мне казалось, что лодка не двигается с места. Меня окружало бесконечное море, которому предстояло стать моей могилой, если я не смогу добраться до острова. Прошли почти сутки с тех пор, как я выпил последнюю каплю пресной воды. Я грёб уже много часов, ладони были стёрты до крови, но иначе, как достичь острова, спастись было невозможно.
Когда я через некоторое время обернулся и посмотрел на точку, то обнаружил, что она выросла и превратилась в остров с чёткими очертаниями. Передо мной была лагуна, обрамлённая пальмами. Цель была уже сравнительно близко, но я всё ещё не достиг её.
Наконец мои усилия оказались вознаграждены. В конце дня моя шлюпка вошла в лагуну и мягко ткнулась в песок.
Я выбрался из неё и втащил её на берег. После всех дней, что я провёл в море, я был бесконечно счастлив, ощутив под ногами твёрдую почву.