Таинственный воин
Шрифт:
16
МИТАНЛАС
Гален прижался лицом к решетке клетки.
Он никогда не думал, что может существовать нечто подобное.
Длинный караван торусков быстро шагал по древней дороге. Сперва справа и слева тянулись фермы, потом они исчезли, и караван вступил на такую широкую улицу, что по ней могли бы проехать в ряд четыре телеги. Прямой, как стрела, проспект шел на восток, к горам. Здесь и там сквозь истоптанную землю проглядывали куски разбитых камней мостовой.
Гален с удивлением подумал, что эти камни — ровесники древней империи Рамас, что их укладывали ремесленники, умершие четыре сотни
— Скорби о сгинувших душах.
Гален повернулся к Pea.
— Что?
— Эта резная колонна. — Pea кивнула на лавку. — Древние жители Рамаса верили, что их души продолжают жить в памяти потомков. Они вырезали на камнях сказания о своих великих делах, чтобы память об ушедших душах никогда не померкла.
Pea покачала головой и вздохнула.
— Но в конце концов город пал, все его жители погибли. О каких великих делах некогда рассказывал этот обелиск, Гален? Думаешь, высокочтимые души мертвых теперь исчезли, раз память об их славе подпирает жалкую лачугу?
Гален с любопытством посмотрел на нее.
— Тебе знакомо это место?
— Я немного занималась историческими исследованиями... вернее, мой муж ими занимался. — Она улыбнулась и показала вперед. — Ну, а это даже ты должен узнать.
Гален повернулся, чтобы посмотреть вперед, туда, куда двигался их торуск.
У юноши перехватило дыхание.
Над крышами зданий поднималась длинная изогнутая стена. Навесные бойницы парапета на головокружительной высоте пятидесяти футов были почти все разбиты, но их все еще можно было разглядеть. Северная часть стены полностью обвалилась, ее гигантские камни, разбитые на куски, лежали на земле. Дальше к северу крепостной вал снова поднимался и примыкал к высокой башне. За башней дугой тянулся еще один вал, тоже наполовину обвалившийся.
— Они вышли из закатного солнца.
Pea и Гален резко обернулись, услышав тихий голос Маддока. Тот крепко сжал прутья решетки, по его лицу текли слезы.
— Разве ты не видишь, Гален? Неужели твои глаза так крепко закрыты? Митанлас остался один. Его звали Прекрасным... Или Городом Семи Кругов. Но он был последним. Последним древним городом, выстоявшим против драконов. Рамаса больше не было. Его боевых легионов не стало. — Маддок внезапно повернулся, глядя куда-то вдаль, словно в другое время, и протянул руку к стенам впереди. — Тем вечером солнце ослепило часовых, стоящих на постах. Драконы быстро добрались до них, но все же дозорные успели забить тревогу.
Он возбужденно окинул взглядом проспект.
— Часовые закричали, побежали к воротам, ведущим во внутренний круг города, но ворота были уже закрыты. И дома уже пылали от дыхания драконов, а дым от горящих развалин успел затмить солнце прежде, чем оно зашло.
Гален осмотрел людную улицу. Торговцы спешили мимо, и ни один не поднимал головы, чтобы посмотреть на Избранных. Нигде не видно было ни следа кровавого ужаса, некогда обрушившегося на этот город. Если Pea права, мертвые и впрямь были забыты и ушли навсегда.
Большая стена становилась все ближе. Теперь Гален увидел возле нее огромные помосты, на которых усердно трудились
Торуски наконец приблизились к башням у главных внешних ворот Митанласа. Когда-то перед каждой из этих башен стояли огромные статуи, потом их повалили, а обломки приспособили для самых разных целей. Теперь только по остаткам обломанных ног можно было понять, где раньше высились статуи, которые смотрели вниз, на главную улицу, символизируя собой могущество и власть.
Караван прошел по тоннелю между башнями, на него упала густая тень. Огромные городские ворота были открыты, их деревянные створки почернели от времени.
— Здесь! — Маддок указал на основание ворот. — Здесь погибли тысячи, оказавшиеся между драконьим пламенем и безжалостными стражами внутренних ворот.
Гален вздрогнул. В скрипе колес телеги торговца ему почудились крики умирающих. Здесь царила холодная сырость, пробиравшая до мозга костей. Смерть не хотела уходить отсюда.
Их торуск снова вышел под вечернее небо, его осветили красные лучи. С этой стороны ворот вдоль улицы стояли ряды статуй, изображавших коленопреклоненных людей. Большинство каменных фигур было расколото, но оставшиеся нетронутыми будто оказывали путникам знаки почтения. За статуями вплоть до разбитой внешней стены тянулись руины, заросшие травами и кустарником. Но даже сквозь заросли и кучи обломков Гален время от времени мог разглядеть изящество работы мастеров, умерших столетия назад.
Мимо каравана торусков плыли древние улицы Митанласа, но слова Маддока заставляли Галена думать совсем о другом. Он почти слышал крики людей, в панике бегущих по запутанным переулкам; перед его внутренним взором на миг вставали древние здания — и рушились под натиском драконов.
— Укрепления не помогли. Драконов было не удержать. Три дня драконы и их армия рушили городскую стену. И в конце концов проломили второй круг... вон там, — Маддок указал пальцем вперед, — и армия вырвалась на улицы за этой стеной.
Гален встряхнулся, стараясь избавиться от образов, которые вставали в его сознании. Усилием воли он заставил себя сосредоточиться на настоящем — на убогих лавчонках и домах, построенных на руинах. Новые дома стояли хаотической россыпью, у их владельцев не было иных целей, кроме выгоды, торговли и борьбы за место под солнцем.
— Стражи в панике отступили к башням седьмого круга перед Говорящими с Драконами, или драконьим народом, как они себя называли. Было слишком поздно... Город погиб, а с ним погибли и древние обычаи. — По щеке Маддока потекла слеза. — Митанлас... Прекрасный.
Гален повернулся, чтобы посмотреть — куда глядят полные слез глаза Маддока.
Далеко впереди, там, куда двигался бесконечный караван торусков, он сумел рассмотреть внутреннюю стену Седьмого Круга. Девять башен, которые Гален считал всего лишь легендами, сияли в закатном солнце, а над ними высилась гигантская башня Храма. Башни были гордостью древнего города, и четыре столетия назад захватчики не тронули их.
— Один из королей-драконов взял их, как свою часть добычи, и устроил там свою резиденцию. Люди Пир стали его подданными, и с тех пор он царит в этом месте позора и смерти.