Таинство
Шрифт:
И он отвернулся от тела, как отвернулся вчера от живого человека, и пошел прочь.
Теперь эта сцена замигала, моросящий дождь, розы и тело, лежавшее под тем и другим, в одну секунду скрылись из вида. Но в этот момент Уилл увидел лису — она стояла на границе рощи и смотрела на него. Луч солнца пробился сквозь дождевые облака и нашел зверя, покрыв золотом его поджарые бока, заостренную морду и мотающийся хвост. Уилл встретил немигающий взгляд лисы, в котором не было угрызений совести за то, что она пообедала сегодня гениталиями.
Потом они оба исчезли — лиса и солнце, ее осенившее, — и Уилл вернулся в темную рощу над Бернт-Йарли. Перед ним стоял Джекоб, которого Уилл все еще держал за руку.
— Ну, тебе достаточно? — спросил Стип.
Вместо ответа Уилл отпустил его руку. Да, этого было достаточно. Более чем достаточно. Он оглянулся, чтобы убедиться: ничего из виденного им не осталось. Это его успокоило. Деревья снова стояли безлистые, земля обледенела; единственными телами были тела двух птиц — одна со сломанной шеей, другая — заколотая. Но на самом деле он даже не был уверен, что находится в той самой роще.
— Это… это случилось здесь? — спросил он, поднимая глаза на Джекоба.
Лицо, все в слезах, опухло, глаза помутнели. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы сосредоточиться на вопросе.
— Нет, — сказал он наконец. — Симеон в тот год жил в Оксфордшире…
— Кто такой Симеон?
— Томас Симеон, человек, которого ты только что видел.
— Томас Симеон…
— Это было в июле тысяча семьсот тридцатого. Ему тогда исполнилось двадцать три. Он отравился пигментами, которые сам и смешивал. Мышьяковые и небесно-голубые.
— Это случилось в каком-то другом месте, — сказал Уилл. — Почему вы вспомнили об этом?
— Из-за тебя, — тихо ответил Джекоб. — Ты вызвал его в моей памяти. И не чем-то одним.
Он отвернулся от Уилла, устремил взгляд сквозь деревья в сторону долины.
— Я узнал его, когда ему было столько, сколько сейчас тебе. Он словно был моим. Слишком нежный для мира иллюзий. Он с ума сходил, пытаясь найти путь в этом порочном мире. — Он посмотрел на Уилла острым, как его нож, взглядом. — Бог — трус и показушник. С годами ты это поймешь. Он прячется за выигрышными формами, хвастаясь совершенством Своего творения. Но Томас прав. Даже в своем жалком состоянии он был мудрее Бога.
Джекоб поднес ладонь к его лицу, отставив мизинец. Значение этого жеста было совершенно ясно. Не хватало только лепестка.
— Если б мир был проще, мы бы в нем не потерялись, — сказал Джекоб. — Мы бы не жаждали обновления. Мы бы не хотели вечно чего-то нового, вечно чего-то нового! Мы бы жили так, как хотел жить Томас, трепеща перед тайнами лепестка.
Стипу, похоже, показался слишком томным его голос, и он придал ему ледяную холодность.
— Ты совершил ошибку, мальчик, — сказал он, сжимая кулак. — Ты пил там, где глупо было пить. Мои воспоминания теперь в твоей голове. Как
Уиллу не понравились эти слова.
— Какое еще безумие? — спросил он.
— Ты не можешь видеть того, что ты видел, не можешь знать того, что мы оба знаем теперь, не испытывая при этом горечи. — Он приложил большой палец к темени. — Ты вкусил отсюда, вундеркинд, и теперь ни один из нас не сможет быть таким, как прежде. Не смотри так испуганно. Тебе хватило мужества дойти со мной сюда…
— Но только потому, что рядом были вы…
— С чего ты взял, что после этого мы сможем разъединиться?
— Вы хотите сказать, мы сумеем уйти отсюда вместе?
— Нет, это невозможно. Мне придется держать тебя на расстоянии — на большом расстоянии — ради нас обоих.
— Но вы только что сказали…
— Что мы не сможем разъединиться. И не разъединимся. Но это не означает, что ты будешь рядом со мной. Нас ждет много боли, и я не желаю тебе этого. Во всяком случае не больше, чем ты желаешь этого мне.
Уилл видел, что Джекоб говорит с ним как со взрослым, и это немного сгладило разочарование. Этот разговор о боли между ними, о местах, которые Джекоб не хотел видеть, — так мужчина говорит с мужчиной. Он бы унизил себя в глазах Джекоба, если б ответил как капризный ребенок. И какой в этом смысл? Джекоб явно не собирался менять решение.
— Ну… и куда же вы теперь? — спросил Уилл, стараясь не выдать своих чувств.
— Буду делать свою работу.
— А что это за работа?
Джекоб несколько раз заговаривал о своей работе, но никогда не говорил о ней ничего конкретного.
— Ты уже знаешь об этом больше, чем нужно тебе и мне, — ответил Джекоб.
— Я умею хранить тайну.
— Вот и храни то, что тебе известно. Только здесь, — он прижал кулак к груди, — ты можешь прикоснуться к этому.
Уилл сложил занемевшие пальцы в кулак и повторил жест Джекоба, вызвав у него слабую улыбку.
— Хорошо. Хорошо. А теперь… иди домой.
Уилл всем сердцем надеялся, что ему не придется услышать эти слова. А когда услышал, нахлынули слезы. Но он сказал себе, что не заплачет — по крайней мере, здесь и сейчас, — и слезы отступили. Вероятно, Джекоб заметил это усилие, потому что его строгое лицо вдруг смягчилось.
— Может, мы еще найдем друг друга где-то на пути.
— Вы так думаете?
— Это возможно. А теперь возвращайся домой. Оставь меня — я должен подумать о том, что потерял. — Он вздохнул. — Сначала книга. Потом Роза. Теперь ты. — Он повысил голос. — Я же сказал — ступай!
— Вы потеряли книгу? — спросил Уилл. — Она у Шервуда.
Уилл стоял на месте, надеясь, что эти сведения помогут заслужить отсрочку. Хотя бы еще час в обществе Джекоба.
— Ты уверен?
— Уверен! — сказал Уилл. — Не волнуйтесь, я заберу ее у него. Я знаю, где он живет. Это не составит труда.