Так было. Размышления о минувшем
Шрифт:
Очень сердечной была у меня встреча с Георгием Стуруа. Нас так много с ним связывало! Позади была совместная работа в Коммуне и бакинском подполье, тюрьма, многие испытания, которые обнажают все качества человека. Мы бесконечно друг другу доверяли и любили друг друга, как брат брата.
Кроме встреч с руководящими партийными деятелями в Тифлисе, я виделся тогда со многими своими бывшими одноклассниками. В подавляющем большинстве они стали уже за это время коммунистами. Я был рад этим встречам.
Надо ли говорить, как рада была моя тетя Вергиния Туманян, а также ее муж и дети, что я вернулся живой и здоровый! Меня окружили большой заботой, сделали все, чтобы, несмотря на очень большую работу, которую мне приходилось тогда вести,
Очень хотелось поехать в Санаин и повидаться с матерью, братьями и сестрами. Однако от такой поездки пришлось отказаться – дела в Баку не терпели задержки.
Не удалось повидать и Ашхен. Она находилась недалеко от Сухума, в небольшой армянской деревне, где работала учительницей. Зная, что она огорчена моим длительным отсутствием, я отправил письмо, в котором просил ее после окончания учебного года вернуться в Тифлис и известить меня об этом, чтобы я тоже приехал туда.
Вспоминая те давние времена, хочу несколько подробнее рассказать о семье Туманян.
Жили они в собственном доме, в одном из самых заброшенных районов Тифлиса – в Сурпкарапетском овраге.
Моя тетя Вергиния Туманян хотя нигде и не училась, но умела писать и читать. Конечно, она не разбиралась в тонкостях политики, но всей душой была за революцию и большевиков. Муж ее, Лазарь (по паспорту – Габриел) Туманян, был человеком более грамотным. Он работал приказчиком, мечтал стать владельцем лавки, берег для этого каждую копейку. Лазарь Туманян был трудолюбив, добропорядочен, честен; наверное, это и было главной причиной его неуспеха в «бизнесе». В отличие от жены революцией и социализмом он не интересовался. Зато от корки до корки ежедневно прочитывал армянскую консервативную газету «Мшак». Жена его фактически господствовала в доме. Муж любил ее и противоречить ей не решался.
Я рассказал тете Вергинии о всех злоключениях в моей жизни за последние полтора года, а также, насколько можно было ей знать, о том, как развертываются революционные события в Баку. Когда я ей сообщил, что здесь у нас происходят тайные заседания, она отнеслась к этому одобрительно.
Как-то Филипп Махарадзе рассказал мне, что меньшевики стали настойчиво за ним следить. Он непрерывно менял свои нелегальные квартиры, но все же опасался, как бы не попасть в тюрьму. Я спросил тетю, согласится ли она приютить у себя на квартире одного видного грузинского коммуниста, очень хорошего товарища, которого преследуют меньшевики. Без всяких колебаний она согласилась. Я сказал ей честно: «Имей в виду, дело это опасное. Если он провалится, то и вам всем может здорово попасть». Она ответила, что не боится. Тогда я спросил: «А как посмотрит на это твой муж?» – «Не беспокойся, – сказала она, – он возражать не будет».
До декабря 1919 г. Филипп Махарадзе продолжал благополучно жить в доме Туманянов. Он вел кипучую революционную работу. Но как-то Филипп пренебрег правилами конспирации, вышел в дневное время из дома. Его сразу же узнали на улице и арестовали. С его бородой (он не мог расстаться с нею даже в интересах конспирации!) не узнать Махарадзе было невозможно человеку, который хотя бы раз видел его раньше. У Филиппа был паспорт Лазаря Туманяна. Полиция раскрыла нелегальную квартиру, произвела обыск, нашла и изъяла ряд важных партийных документов. Хозяин квартиры и его 17-летний сын-гимназист Гайк (позже его стали называть Гай; это и стало его именем по документам), исполнявший отдельные поручения Филиппа и мои, были арестованы. Однако Вергиния Туманян и после этого продолжала заботиться о Филиппе. Через моего 13-летнего брата-школьника Анушавана (Артема), который в то время тоже жил у них, она посылала в тюрьму передачи своему мужу, сыну и Филиппу.
Вергиния Туманян была не только умным, передовым человеком, но и отличной матерью. Она родила семерых детей. Трое из них умерли от инфекционных болезней; три дочери и сын вступили в Коммунистическую партию. Гай Туманян по окончании Коммунистического университета им. Свердлова начал свою службу в Красной армии в Главном разведывательном управлении. Окончил Военную академию. Был в Китае, в Испании, когда там шла гражданская война. Всю Отечественную войну провел на фронтах в качестве члена военного совета танковой армии и на Дальнем Востоке – в боях за освобождение Маньчжурии. Ныне генерал-лейтенант запаса, кандидат наук, преподает философию в одном из московских вузов.
Когда я стал работать в Москве, Вергиния Туманян и ее муж вместе с моей матерью подолгу жили у меня. Муж Вергинии умер в возрасте 80 лет. Сама она и моя мать жили дружно, как родные сестры, и умерли в одну неделю, когда Вергинии было 86, а матери 93 года. Все трое похоронены рядом на Новодевичьем кладбище.
Мы вернулись в Баку и доложили комитету партии об итогах своей поездки. За время нашей поездки в Тифлис накопилось немало всяких дел. Коммунистам, работавшим в Бакинском совете профсоюзов, без особого труда удалось провести решение о созыве съезда профсоюзов Закавказья, Дагестана и Закаспия. Съезд открылся в Баку 7 апреля, а 11 апреля в Тифлисе – съезд профсоюзов Грузии. Несмотря на это, между Баку и Тифлисом все еще продолжались переговоры о созыве Общекавказского съезда профсоюзов. Собравшийся в Баку съезд решил направить в Тифлис для окончания переговоров своего делегата. Была выдвинута моя кандидатура. 13 апреля мне было предоставлено слово для выступления на съезде профсоюзов Грузии.
В сокращенном виде мое выступление так изложено в сохранившихся протокольных записях съезда:
«Слово предоставляется представителю бакинцев тов. Микояну, который призывает пролетариат Грузии выйти из узких рамок своего государства и найти пути для объединения всего рабочего класса.
Далее оратор говорит о необходимости идти вместе пролетариату Тифлиса и Баку, несмотря на принципиальные расхождения во взглядах наших партий…»
Поскольку меньшевиками все было уже предрешено заранее, это мое обращение от имени бакинского пролетариата ничего, конечно, изменить уже не могло. Призыв к объединению всех партий в социалистический фронт и прекращению партийной вражды был отвергнут.
Партийная работа в Баку продолжала развиваться вширь и вглубь. Однако она страдала от отсутствия связи с советской Астраханью и с ЦК партии. Мы не получали центральных партийных газет. Партийная касса была пуста, и пополнить ее было неоткуда.
По всем этим причинам мы стали искать пути к установлению связи с Астраханью. Решили купить рыбацкую лодку, чтобы на ней отправить своего представителя с письмом в Астрахань.
Лодка удачно пробралась в Астрахань и во второй половине мая вернулась в Баку. Нам привезли партийную литературу и какую-то сумму «николаевских» денег, которые в Советской России были к тому времени отменены, а в Закавказье ценились еще достаточно высоко. Привезли также письмо С.М. Кирова, прибывшего в Астрахань в начале 1919 г. и руководившего там всей работой. Сергей Миронович писал нам, что в Астрахани нет бензина и поэтому имеющиеся там самолеты бездействуют, в то время как деникинцы безнаказанно бомбят Астрахань. Такое же положение было и в других районах Советской России.
Мы немедленно взялись за организацию покупки бензина и лодок: это была бы наша лучшая помощь Красной армии.
Вскоре под руководством Давлатова товарищи Губанов, Рогов и Сарайкин организовали знаменитую морскую экспедицию Баку – Астрахань.
Закупать бензин в Баку было очень трудно: его продажа находилась под неусыпным контролем английского военного командования. Вывозить же бензин из Баку по морю (кроме Персии) вообще было категорически запрещено. Благодаря умению Давлатова и его товарищей нам удалось за лето отправить в Астрахань двенадцать парусных лодок с бензином.