Так держать, Дживз!

Вудхаус Пелам Гренвилл

— А у меня?

— Вы тоже остались в выигрыше, сэр.

— Ах, вот как?

— Да, сэр. Я выяснил причину, по которой миссис Грегсон пригласила вас погостить в её имении. Она познакомила вас с мистером Филмером для того, чтобы он взял вас к себе личным секретарём.

— Что?!

— Да, сэр. Пурвис, дворецкий миссис Грегсон, совершенно случайно услышал, как она разговаривала на эту тему с мистером Филмером.

— Стать личным секретарём этого жирного зануды? Дживз, я бы этого не пережил.

— Нет, сэр. Мне кажется, вам не подошла бы подобная роль. Вряд ли мистер Филмер составил бы вам приятную компанию.

И тем не менее, если б миссис Грегсон удалось устроить вас к нему на службу, вам было бы неловко отказаться от должности.

— «Неловко» не то слово, Дживз.

— Да, сэр.

— Но, послушай, по-моему, ты упустил из виду одну деталь. Что теперь будет со мной?

— Сэр?

— Я имею в виду, Пурвис только что передал мне требование тёти Агаты немедленно к ней явиться. Возможно, в данную минуту она как раз точит нож.

— Вы поступите благоразумно, сэр, если какое-то время не будете встречаться с миссис Грегсон.

— Но как такое возможно?

— Сразу за окном вашей комнаты, сэр, находится очень прочная водосточная труба. Я смогу подать вашу машину к воротам парка через двадцать минут.

Я восхищённо посмотрел на смышлёного малого.

— Дживз, — воскликнул я, — ты, как всегда, прав! Послушай, а за пять минут ты не справишься?

— Скажем, за десять, сэр.

— Пусть за десять. Приготовь мне одеяния для долгого путешествия и можешь за меня больше не беспокоиться. Где водосточная труба, о которой ты так хорошо отзывался?

ГЛАВА 2. Комплекс неполноценности старины Сиппи

Я смерил упрямого малого одним из своих взглядов. Я был поражён и шокирован.

— Ни слова, Дживз, — сказал я. — Ты зашёл слишком далеко. Шляпы — да. Носки — да. Пиджаки, брюки, рубашки, галстуки и штрипки — вне всяких сомнений. Что касается этих предметов моего туалета, я полагаюсь на тебя целиком и полностью. Но когда дело доходит до ваз — нет, и ещё раз нет.

— Слушаюсь, сэр.

— Ты говоришь, эта ваза не гармонирует с обстановкой комнаты, и хотя, по правде говоря, я не понимаю, что ты имеешь в виду, я отрицаю твое утверждение in toto. Мне нравится эта ваза. Я считаю, она декоративная, живописная и стоит куда дороже пятнадцати шиллингов, которые я за неё заплатил.

— Слушаюсь, сэр.

— Это всё, Дживз. Если кто-нибудь позвонит мне по телефону, в течение следующего получаса меня можно будет найти в редакции «Мейферского вестника» у мистера Сипперли.

Я ушёл с гордо поднятой головой, холодно кивнув Дживзу. Я был крайне недоволен строптивым малым. Вчера вечером, прогуливаясь по Стрэнду, я случайно зашёл в одно из крохотных помещений, где парни с громоподобными голосами целый день, ни разу не присев, продают с аукциона всякую всячину. Вообще-то я смутно представляю себе, как это получилось, но неожиданно я стал владельцем большой китайской вазы, расписанной красными драконами. Кроме драконов на ней были нарисованы птицы, собаки, змеи, а также зверь, похожий то ли на леопарда, то ли на кого-то другого. И весь этот зверинец стоял сейчас на полке над дверью в мою гостиную.

Я был очень доволен покупкой. Ваза сверкала и переливалась. Она радовала глаз и не могла не привлечь внимания. Поэтому, когда Дживз, сморщив нос, начал высказываться о ней хуже любого художественного критика, я резко его оборвал. Ne sutor ultra, — сказал бы я ему, если б

знал, что это значило. Я имею в виду, где это видано, чтобы камердинер подвергал цензуре вазы? Разве в его обязанности входит подбирать фарфор для своего молодого господина? Естественно, нет, и я недвусмысленно дал понять Дживзу, чтобы он не совал нос не в своё дело.

Я всё ещё был в плохом настроении, когда вошёл в редакцию «Мейферского вестника», чтобы излить душу старине Сиппи, моему закадычному другу, который наверняка меня понял бы и не преминул бы мне посочувствовать. Но когда мальчик-посыльный провёл меня в святая святых и я увидел бедолагу, с головой погружённого в работу, у меня не хватило духу посетовать ему на мою жизнь.

Должно быть, все деятели, которые что-нибудь издают, очень быстро превращаются в задохликов. Шесть месяцев назад Сиппи был весёлым, жизнерадостным парнем, но в то время его называли внештатным журналистом. Он писал рассказы, стихи и прочую дребедень в разные журналы и наслаждался жизнью. Сейчас же бедняга стал издателем дурацкой газетёнки, и его было не узнать.

Сегодня он выглядел ещё более измученным, чем всегда, поэтому, позабыв о своих неприятностях, я решил развеселить его и сказал, что пришёл в полный восторг от последнего номера «Мейферского вестника». По правде говоря, я его не читал, но мы, Вустеры, способны прибегнуть к любым уловкам, чтобы подбодрить наших друзей.

Моё лекарство возымело действие. Он оживился, и глаза у него заблестели.

— Тебе действительно понравилось?

— Просто блеск, старина.

— Хорошая подборка, верно?

— Потрясающая.

— А как тебе поэма «Одиночество»?

— Шикарная вещь.

— Настоящий шедевр.

— Жемчужина из жемчужин. Кто её сочинил?

— Там стояла подпись, — несколько холодно ответил Сиппи.

— У меня плохая память на имена.

— Её написала, — с лёгкой дрожью в голосе произнёс бедолага, — мисс Гвендолен Мун. Ты не знаком с мисс Мун, Берти?

— По-моему, нет. Приятная девушка?

— Боже всемогущий! — воскликнул Сиппи.

Я пристально на него посмотрел. Если вы спросите мою тётю Агату, она вам скажет, — по правде говоря, она вам скажет, даже если вы её не спросите, — что я тупой бесчувственный бездельник. Едва разумное существо — так она однажды меня окрестила, и должен вам признаться, по большому счету в чём-то она права. Но есть область, в которой я разбираюсь не хуже детектива по кличке «Ястребиный Глаз». Влюблённых я распознаю быстрее, чем любой парень моего веса и возраста в Метрополии. За последние несколько лет я перевидал такое количество своих знакомых, поражённых этой болезнью, что теперь узнаю её за милю в густом тумане. Сиппи сидел, откинувшись на спинку кресла, и грыз карандаш, глядя в стену отсутствующим взглядом, так что мне нетрудно было поставить ему диагноз.

— Выкладывай, что у тебя стряслось, — сказал я.

— Берти, я её люблю.

— Ты ей признался?

— Что ты! Как я могу?

— Не вижу ничего сложного. Когда будешь с ней разговаривать, упомяни о своей любви между делом.

Сиппи глухо застонал.

— Знаешь ли ты, Берти, что значит чувствовать своё ничтожество?

— Конечно! Иногда это чувство возникает у меня, когда я беседую с Дживзом. Но сегодня он зашёл слишком далеко. Представляешь, у него хватило наглости раскритиковать вазу…