Так становятся звёздами
Шрифт:
Она впервые сталкивалась с тем, как трудно глядеть полуобнажённому человеку в лицо – взгляд то и дело норовит соскользнуть куда-то в другую сторону.
– Отлично? – с усмешкой кивнул он, не сводя с неё глаз. – Пожалуй, соглашусь с твоей оценкой. Правда неплохо.
Гаитэ не знала, смеяться ей или плакать?
Она-то думала, что отличается от толпы бессмысленной, как стайка бабочек-однодневок, легкомысленных женщин, всегда увивающейся вокруг таких мужчин, как Торн.
Но хватило неделю под этой крышей, чтобы в сердце бурным цветом расцвело горячее безумие.
Что же будет дальше?
Глава 7
В стараниях предать своей семье блеск Алонсон не жалел расходов. Всё вокруг сверкало золотом, от фресок до одежд, когда, рука об руку с Эффидель, Гаитэ двигалась через пышно убранные коридоры, мимо стражников, выстроенных по обе стороны по ранжиру.
Служанки несли за ними шлейф, чтобы тот не волочился по полу, похожий на дохлую змею.
– Жаль, нельзя сделать ещё пару кругов по залу, оттягивая неизбежное, – вздохнула Эффи.
– Ты это о чём?
– Я это о муже! Вот и он, – тяжело вздохнула Лисичка.
Гаитэ не могла понять печали императорской дочки. Да, муж Эффи выглядел обыкновенным: был не высоким, не низким; ни красавцем, ни уродом. Просватай родня за такого Гаитэ, она, наверное, была бы довольна жизнью?
Жозэ Рокор, принц Веапорский, встав в центре, между девушками, взял их за руки и, согласно этикету, повёл вперёд.
Император Алансон сидел на троне, установленном в центре зала на возвышении. Его алая мантия, отделанная золотой нитью, была приметна издалека. На ступеньках перед Его Императорским Величеством лежали цветные подушки. Именно на них девушки и устроились.
Гости продолжали прибывать, заполняя пространство в хаотичном порядке. Церемониймейстер выкрикивал всё новые и новые имена.
Когда все собрались, Алонсон официально представил Гаитэ как главу дома Рейвдэлов, огласив помолвку между ней и своим сыном.
Новость встретили аплодисментами. Если кому-то и показалось странным, что жених отсутствует во время оглашения, никто вслух об этом не говорил. Императорские незаконнорожденные сыновья позволяли себе много вольностей, куда более опасных, чем простое пренебрежение правилами приличия. Подчёркнутое неуважение к будущей жене со стороны Торна никого не удивило, за исключением её самой.
Гаитэ старалась не показывать вида, но в глубине сердца болезненно восприняла подобное унижение. У них с Торном был договор. Стоило ли его отсутствие воспринимать как не-соглашение? Или, привыкший к тому, что ему всё сходит с рук, он плевать хотел на её условия? А если так, стоит ли ей выполнять свою часть?
Самое отвратительное, у Гаитэ практически не было выбора. Конечно, можно оставить всё, как есть, но тогда есть все шансы на то, что рано или поздно лечиться придётся самой.
После официальной части торжеств начался праздничный ужин. Столы накрыли в соседнем зале, украсив дорогой посудой из тончайшего фарфора, живыми цветами и серебреными подсвечниками. Застолье показалось Гаитэ, привыкшей к воздержанному приёму пищи, бесконечным. Жареная дичь и окорока, кабанина, оленина, горы свежих салатов и фруктов – всё это заливалось кувшинами вина. Чем дольше гости поглощали яства и вино, тем громче и неприятнее звучал их смех.
Ни один из императорских сыновей так и не появился среди гостей, а без них Гаитэ заскучала. Все эти надушенные, разряженные господа казались безжизненными куклами.
– Постарайся не выглядеть такой печальной, – пробормотала Эффидель, сочувственно пожимая подруге руку.
Заиграла музыка. Запели мелодичные скрипки, их поддержали флейты и лютни. На небольшой помост поднялись актёры в белом, чьи головы закрывали великолепные уборы и маски, изображающие мифических животных.
Началось представление.
По сюжету одна из балерин изображала невинную деву, приручающую единорога, которого, как известно, способна укротить только девственница.
Артист, исполнявший роль единорога, была великолепен. Атласные тёмные рейтузы обтягивали его стройные бёдра и тонкую талию как вторая кожа, свободная белая рубаха распахнулась на груди. Острый позолоченный рог, украшенный бриллиантами, торчал из середины лба на маске, полностью покрывающей голову.
Единорог выделывал ногами пируэты. Балерина в вихре юбок кружилась вокруг зверя и, когда её рука игриво прошлась вдоль острого нароста, в зале раздались сдавленные смешки – слишком много неприкрытого эротизма присутствовало в этом движении.
Наклонив голову, словно бык, готовый к нападению, агрессивно и напористо, в то же время со страстью, свойственной разве лесного духу похоти, единорог завертелся вокруг девушки, но, неожиданно сделав резкий выпад, вытянул руку вперёд, бросая букет цветов Эффидели.
Польщённая таким внимание со стороны красивого танцора, Лисичка зарделась, как маков цвет, принимая подарок.
Гаитэ покосилась на Жозе Рокора. Но тот, если и заметил наглую выходку артиста, никак этого не показал, продолжая улыбаться и постукивать пальцами по кубку с вином в такт мелодии.
Вернувшись к партнёрше, единорог обхватил её за талию и, выходя за рамки приличия, поцеловал в шею долгим поцелуем. Глаза его сверкали в прорезях маски и, со странной смесью чувств, Гаитэ поняла, что он смотрит прямо на неё.
Закончился танец более, чем пристойно. Целомудренно соединив руки, Зверь и Дева покружились, и он преклонил колено. Так Сила в очередной раз сдалась в плен Красоте.
– Тост! – вскинув руку, лёгким движением поднимаясь на ноги, провозгласил Единорог. – За прекрасную невесту! – склонился он перед Эффидель в изысканном, элегантном поклоне.
– За прекрасную невесту! – прогремело по всему залу. – Салют!
– А теперь – бал! – спрыгнув со сцены с тигриным проворством, Единорог стремительно направился в сторону Гаидэ. – Окажите честь, откройте его со мной? – протянул он ладонь ей.
– Это невозможно. На императорском балу только особы королевских кровей достойны подобной чести.
Резким движением сдвинув маску, танцор открыл лицо с густо подведёнными чёрными глазами. Краска придавала оттенок опасной порочности красивому лицу.