Такеши Китано. Автобиография
Шрифт:
В детстве у меня был комплекс неполноценности из-за того, что физически я был очень слаб. Особенно ярко это проявлялось во время занятий спортом. Это тело мешало мне. Я был маленького роста, поэтому мне приходилось прилагать больше усилий при беге, чем высоким детям. Я приходил в невероятное состояние, ненавидел своё тело и злился на самого себя. У меня в голове были два противоположных «я». Я чувствовал, что существует некая несправедливость, и понимал, что равенства не существует, что некоторые «более равны» и им больше везёт, чем остальным... Позже, повзрослев, я стал меньше думать о своём теле. Я взял реванш: занялся боксом. Я отомстил своему комплексу неполноценности.
Сейчас я сажусь в свой «роллс-ройс» в шортах и сандалиях. И несмотря на мой достаток, я хочу, чтобы люди видели меня таким, какой я есть, и считали просто человеком,
В конце концов, чтобы наслаждаться радостями жизни, не стоит ждать слишком многого от окружающих, от небес, от государства и правительства. Надо приложить огромные усилия, чтобы обеспечить себе хоть минимальное счастье. Конечно, это непросто, ведь по дороге вас ждёт множество препятствий. А ещё я на собственном опыте узнал, что радость ещё и в том, чтобы дарить: бедным людям, социальным службам... вот что лично меня наполняет счастьем. Это мой способ на своём уровне бороться с несправедливостью.
Религия необычайно возвышает дух. Утром, перед выходом из дому, я молюсь за своих близких. Я думаю о матери, об отце, о близких, о своем учителе и даже об Акире Куросаве... Но нельзя сказать, что я по-настоящему религиозен. На самом деле, вместо того чтобы говорить о моей вере или отсутствии веры в религию, я предпочитаю говорить о своём мировоззрении. Прежде всего я спрашиваю себя: ради чего мы живём? На что похож Бог? Есть ли у Него тело? Голос? Душа? Или это только идея? Зачем молиться Богу или богам? Действительно ли нам надо полагаться на Бога? Я всё время задаю себе подобные вопросы. В любом случае, я уверен, что Бог или боги ничего не могут для нас сделать. Вот смотрите: скажем, два боксёра на ринге. Если во время боя один из них станет взывать к Богу и просить его: «Помоги мне победить этого типа!», он будет ждать его помощи, поэтому станет менее собранным, не таким уверенным в себе и первым окажется на ковре. Полагаться можно только на себя. Ключ в нас самих. Если Бог существует — тем лучше для него. Пусть он хотя бы позволит нам быть хозяевами своей судьбы.
Японской религии — в частности синтоизму — уже больше тысячи лет. В некоторых своих аспектах она похожа на греческую мифологию. Мои боги — второстепенные... Я не буддист, но уважаю некоторые принципы буддизма: в частности, что чем меньше мы едим — тем меньше убиваем животных для пропитания; чем больше мы соприкасаемся с чистотой, тем ближе становимся к божественному. Чтобы хорошо жить, надо хорошо питаться. Конечно. Несколько лет назад японская миллиардерша Соноко Судзуки положила начало «диетическому буму» в нашей стране. Чтобы сохранить фигуру, она ела очень мало, превознося питание всухомятку. В итоге она умерла довольно молодой... Я предпочитаю питаться как следует. Принятие пищи для меня очень важный момент. Возможно, это из-за детства, когда голод постоянно раздирал мне желудок. Я ем не спеша, будто в это время моё тело общается с душой. Еда — это ритуал. Мы наполняем желудок так же, как питаем дух.
В последние годы я также задаю себе много вопросов о фанатизме, который с пугающей систематичностью прибегает к терроризму. Ортодоксальные мусульмане совершают принципиальную ошибку, убивая невинных во имя Бога, Корана или пророка Мухаммеда. Они верят, что им откроются врата в рай, но никто из них ещё не вернулся из ада, в который они себя отправляют.
Время идёт, и с возрастом я все чаще задумываюсь о том, как правильно умереть. После того как я исчезну, мне бы не хотелось переродиться и вернуться на землю, это было бы наказанием. Человек Запада всю жизнь задаётся вопросом о том, как правильно жить, а буддист-азиат всю жизнь думает о том, как не сбиться с пути и быть честным, чтобы правильно умереть и больше не перерождаться. Как бы то ни было, если меня всё-таки ждет реинкарнация, то я хотел бы стать математиком, который пытается разгадать самые непостижимые тайны.
Всю жизнь меня интересует смерть. Не само умирание как процесс, не момент отхода, а смерть как понятие. Только определив, что такое смерть, можно понять, что собой представляет жизнь.
Я решительно осуждаю самоубийство, которое, как полагают некоторые, тесно связано с японской философией. Например, так считал Юкио Мисима, совершивший сеппуку [55] по политическим мотивам и потому, что его тело больше не соответствовало состоянию его духа. Но лично я против этого. Мисима занимался бодибилдингом и боксом. Он хотел обладать стальным телом, и ему было невыносимо видеть, как Япония всё больше подвергается влиянию Запада. Но это не помешало ему совершить сеппуку в своём знаменитом костюме по эскизу Пьера Кардена! Мы, японцы, и правда люди крайностей. Не жизнь — так смерть!
55
Самоубийство посредством вскрытия живота.
В конце концов, я только до определённой степени против самоубийства. Если я снова заболею, то не буду спешить к докторам. Меня надо будет отнести. В идеале я упаду в обморок и очнусь уже в палате. На самом деле меня убивает именно то усилие, которое придется предпринять, чтобы добраться до больницы...
Мне необходим смысл жизни. Хоть я и не очень представляю как и куда, но всё равно я хочу двигаться дальше, создавать новые фильмы. И рассчитываю снимать их до тех пор, пока итальянцы, мои самые большие фанаты, меня не возненавидят. В принципе, когда артист обретает популярность, он мечтает сохранить её. А я думаю, что артисты должны быть свободны, иметь право быть отвергнутыми и создавать непопулярные произведения, которые не обязательно отвечают эстетическим «стандартам» современности.
Для меня придумывать истории и потом переносить их на экран — это возможность осуществить то, что я не могу сделать в жизни. Иногда мне даже кажется, что реальная жизнь — не «настоящая». Кино позволяет познать утешительное ощущение вечности...
В итоге я считаю, что правильно не пошёл работать в «Хонду». У меня бы не получилось нормально трудиться и получать свою зарплату, как все. Стать служащим-роботом. Конечно, быть артистом не всегда приятно. Но заставлять смеяться других — и заодно оригинальным образом разрушать себя — мне необходимо. Только развлекая людей, я обретаю свои возможности во всей их полноте. Ещё в двадцать пять лет, когда я пришёл во «Французский театр» в Асакусе, я понял, что комик занимает особое положение в обществе. Под видом шуток он может говорить всё, что думает.
В 1988 году, когда мне было плохо, я думал, что, если бы у меня было оружие, я бы выстрелил себе в голову. Я был готов прыгнуть под поезд или на рельсы в метро. Я начал думать о смерти ещё в начальной школе, потому что близкие люди вокруг меня умирали. В шестом классе один из моих приятелей попал под грузовик у меня на глазах, когда мы с ним играли в бейсбол. Позже, в старших классах, другой приятель умер от лейкемии. Мне было мучительно думать, что смерть может так жестоко оборвать существование живого создания. И этот страх смерти я носил в себе, пока не стал актёром мандзай. Позже, обретя известность, я уже совершенно точно не хотел умирать. Я решительно отвергал мысль о том, что однажды могу исчезнуть. Думать, что личность может умереть, была для меня невыносима. Что за бред! Но таковы были мои взгляды. Сейчас я знаком со смертью ближе, и она уже не так удручает меня. Если думать об этом трезво, возможно, это позволит прожить немного дольше. Цветы сакуры восхищают наш народ не только своей красотой, но и тем, что эта красота столь быстротечна. Японцы прекрасно знают, что это восхитительное зрелище скоро исчезнет. Они никогда не забывают о том, что распустившиеся цветы завянут, облетят, станут чем-то иным. Так же, как и листья клёнов, что краснеют всё ярче, чем ближе конец осени и их жизни. Мы, японцы, грезим об эфемерном и любим рассуждать о бессмысленности всего сущего.
Как и природа, искусство учит нас, что в мире нет ничего определённого. В мастерской, где я пишу картины, рядом с письменным столом, за которым люблю читать и работать, я поставил фотографию своей матери, уже в возрасте. Я регулярно зажигаю благовония и молюсь за неё, за упокой её души. Согласно буддистской традиции, в доме должно быть место для алтаря, посвящённого умершим. На него, сбоку, мы кладём цветы, фрукты, еду, которую преподносим усопшим родителям. Мама смотрит на меня всё время. Наверное, она думает: «Ну и сыночка я произвела на свет!»