Такие дела
Шрифт:
Домашним, разумеется я ничего рассказывать не стал. Коллегам по работе тоже, потому что Гия уехал, как я уже говорил, а с другими у меня были хорошие, но чисто служебные взаимоотношения: привет-привет, сдал-принял. Мужик я здоровый был (и сейчас еще ничего так, разве что подвижность маленько подутратил), но один - и тоже ведь не к дистрофикам и не с лекарствами еду; вот и решил я, что пора лезть в заначку. А в заначке у меня лежало всего ничего: ПМ - пистолет Макарова и сотня патронов к нему. И пистолет, и патроны - незаконные и добыты незаконным же путем. Когда из-под Семипалатинска, не будем уточнять, откуда именно, собирались мы, капитаны да майоры, на дембель, сумели мы во время инвентаризации, при передаче складов дружественному и независимому Казахстану, запудрить
Сам я - законченный антикоммунист по политическим убеждениям, но моих армейских товарищей, тех, кто в красные зюгановцы подался, извините, не могу и не хочу осуждать... Реформа, оно, конечно, вещь такая, что только по человеческим костям и крови движется, да вот беда: кровь и кости все сплошь простонародные, а те, кто наверху, - ни своей кровью, ни своим корытом жертвовать не готовы...
Взял я снаряженный ПМ, сунул сзади за пояс, втиснулся в свою "иномарку" и потрюхал рысцой по заснеженным, никем не убираемым улицам в гостиницу "Пулковская", на стрелку... Один.
"Не бойся, милый, их всего лишь тридцать, каких-то разъяренных хулиганов..." Да, я хорошо помню тот вечер, и тогда мне было совсем не до шуток. Даже тогда не мог отчетливо сообразить: вроде и боюсь, а вроде и нет уже настоящего страха, устал в этой жизни чего-либо бояться. Нет, нет, я вовсе не герой по складу характера и не наивный осел, который рассчитывал в обнимку со своей пукалкой разогнать по сугробам всю питерскую мафию... Но довелось мне в детстве прочитать исторический роман, где у одного из персонажей был девиз: "Делай, что должен, - и будь, что будет". Очень уж он мне, девиз этот, понравился простотой и благородством, и я, по мере сил, старался следовать ему и в армии, и после... Не всегда, как я уже отмечал, это у меня получается... Но за мои ошибки и слабости я перед Богом и совестью отвечу...
Захожу в бар, где мы встретиться условились, беру пива стакан (с ума сойти - за эти деньги кило мяса купить можно, и не самого плохого!), сажусь. В баре темно, накурено, народу изрядно, но ни академика Лихачева, ни Беллы Ахмадулиной, ни Ростроповича, ни иных представителей научной и творческой интеллигенции не наблюдается. Мужчины, если их рядом разместить, похожи друг на друга, как гантели из спортивного магазина или ящики из-под пива; их спутницы тоже выдержаны в сходном стиле: прикинуты ярко, держатся раскованно и, как мне показалось, при слове х.. ни одна не покраснеет...
– Ты - Федоров?
– молодой такой пацанчик спрашивает, лет двадцати двух - двадцати четырех, по виду амбал, но ничего особенного.
– Я, - говорю.
– А ты кто?
Тут он оборачивается, кивает головой, за мой столик подсаживаются еще четверо. Он, который подошел, пятый, я шестой, итого пришлось добавить два стула от соседних столиков.
– Ты кто?
– это уже мне вопрос развернул один из них - мужичок постарше, мне ровесник, моей же комплекции.
– Человек, - говорю.
Небольшая заминка в разговоре, поскольку и я не горю желанием стать тамадой, и они никак не сообразят, что дальше спросить.
– Что ты хочешь?
– нашли вопрос, называется...
– А ты чего хочешь?
– это я ему. Их пятеро, но я гляжу только на старшего, только с ним беседую, на остальных почти ноль внимания. Это, кстати, тоже непросто и не всем дается: с одной стороны, не оскорблять собеседников своим гонором, а напротив - показывать им, что ты всех и каждого видишь и считаешь включенными в беседу, а с другой, истинное внимание, помогающее понять и предугадать события, целиком и полностью нужно отдать старшему, тому, от кого исходят решения.
– Ты отвечай, это тебя спрашивают, поал? Почему на нашей территории шаришь?
– О-о-о!!! Ганька, ежик твою можик, Игнат! Ты откуда здесь?
– Аж в ухе зазвенело... Поднимаю голову на крик - стоит надо мной весело, но еще не очень качается, мой старый друг, вместе тренировки, вместе на соревнования - Борька Ревунов, весь из себя бритый и кожаный, и обниматься лезет... Не знаю как бы он на татами смотрелся, весу-то лишнего поднабрал, но в кожанке и с его габаритами впечатлил, хоть в кинобоевике снимай.
– Ревыч!
– это я ему, и радость моя горячей, чем Борькина, втрое, если не вчетверо.
– Пацаны, я извинясь, в натуре...
– это он им, конкурентам-соискателям, - сто лет другана не видел и вот, встретились... Игнат... О... извиняюсь... вы что-то конкретное трете... помешал, наверное...
– Боря, ты что, его знаешь?
– собеседник, гляжу, тоже Ревычу пятерню с готовностью протягивает...
Хорошо встретить друга в нужном месте и в нужное время, ох, замечательно...
– Петр, ты, что ли? О, у нас сегодня вечер встреч! Да я сто лет Ганьку знаю!.. Ну, пацаны...
– Это он моему визави, они тоже между собой знакомы, оказалось...
Я пообещал Борьке выпить с ним в самые ближайшие полчаса и с высот святой мужской дружбы спустился на грешную землю продолжить дискуссию о том, кто будет защищать от хулиганов и разбойников кафе "Белая чайка", что на Московском проспекте. Как ни странно, но после Борькиных восклицаний и дружеских заверений накал страстей утих, так и не успев подняться до температуры горения. Вроде бы сижу перед ними тот же самый я, ни больше не стал, ни меньше, но откашлялся мой любознательный собеседник и сменил нахрап на солидную доверительность и даже задушевность. Светский треп о том, кто кого знает, перемежался с рисованием пальцами на столе схемы подконтрольных территорий и охраняемых точек, откуда ни возьмись на столе очутились арахисовые орешки и бутылка шведского "Абсолюта", чтобы было чем орешки запивать. Я сразу про себя решил, что подвозить никого из моих новых знакомых на своей тачке не буду, да и сам не поеду, поэтому водочки откушал, но умеренно, общим количеством граммов двести пятьдесят. Тут мы Борю позвали, столы сдвинули, и пошло веселье на всю катушку, не хуже, чем за другими столами. Я же выждал приличное время, затарился телефонными номерами и ушел по-английски, никому не уступив и никого не обидев. Одна мягкосердечная девушка вызвалась было меня проводить, чтобы я не заблудился, не сбился с пути метельной ночью, но я пожал ей руку, поблагодарил и пообещал, что самостоятельно найду дорогу, к жене и детям.
В тот вечер легитимность моя как самостоятельного народного заступника была утверждена, "Белая чайка" осталась за мной и в узких "профессиональных" кругах было признано мое право - быть крышующим. Впору крикнуть вслед за Кубертеном: "О спорт, ты мир!".
Слухи распространяются мгновенно: недели не прошло, как еще три объекта соцкультбыта и общепита, соседи "Белой чайки", попросились под мою защиту. Бандитские империи в те времена возникали быстро, наспех: сегодня вспыхнули быстро и ярко, завтра точно так же сгорели без следа. Соответственно, и границы влияний, и подконтрольные объекты то переходили без конца из рук в руки, то, по недосмотру и безалаберности, оставались неохваченными опекой и заботой со стороны крепколобых и широкоплечих удальцов. Видимо, та территория, откуда я начинал свою охранную деятельность, была "бесхозной", что называется; я пришел на нее первый и по неписаным правилам: "Чье ничье - то мое", эта территория стала как бы "моей". И перед превосходящим численностью противником я эту территорию отстоял согласно тем же правилам: "Кто первый - тот и прав".