Таких щадить нельзя (Худ. С. Марфин)
Шрифт:
Но главное заключалось совсем не в том, какое приданое Алевтина Моисеевна принесла Науму Абрамовичу. Все равно после смерти тестя его добро целиком перешло Науму Абрамовичу, правда, с приложением тещи, пожилой, но все еще энергичной и властной Эсфири Львовны. Главное было в том, что сама Алевтина Моисеевна была настоящим кладом. От отца она унаследовала большие связи не только в торговых организациях, но, что еще более важно, в кругах, по своей работе связанных с выездами за границу. Она сумела стать необходимой людям, имеющим возможность привозить заграничные новинки. Жизнь Арских даже в бурные годы первых пятилеток катилась спокойно, как катится по рельсам вагон прямого сообщения. Ценности, доставшиеся Науму Абрамовичу от отца и тестя, не только не растрачивались, но и приумножались.
Война перепутала все. Арскому показалось, что в жаркий июньский лень неожиданно подул ледяной ветер, разбивая и развеивая в прах все надежды. Вначале он думал, что это ненадолго, но шли недели, а ветер все крепчал, и заголовки передовиц в газетах звучали как окрики команд на корабле, попавшем в шторм. Алевтина Моисеевна жаловалась, что никто теперь не интересуется ни капроновыми чулками, ни заграничными джемперами невероятных расцветок.
Нельзя сказать, что Наум Абрамович не ждал войны. Даже больше, он рассчитывал именно на войну. Ведь должно же когда-нибудь кончиться это слишком затянувшееся безобразие, когда приличным людям невозможно поднять головы, когда все надо делать для всех и жить, как все. Должно же прийти такое время, когда капиталы, завещанные отцом и полученные от тестя, превратят Наума Абрамовича в крупного коммерсанта, владельца шикарных магазинов и собственных домов. Но Наум Абрамович ждал совсем не такой ужасной войны. Он скоро сообразил, что идущая с Запада война грозит ему больше, чем кому-либо другому.
Поняв это, Наум Абрамович собрал семейный совет. На этом совете, в присутствии только жены и тещи, им была сказана фраза, на долгие годы ставшая основным законом для всей семьи:
— В этой войне главное — выжить! — сказал Наум Абрамович притихшим женщинам и многозначительно поднял вверх указательный палец.
Во исполнение этого закона еще задолго до массовой эвакуации семья Арского переселилась далеко на восток, в крупный азиатский город, где у жены и тещи проживало немало близких и дальних родственников.
Обосновались на новом месте. Алевтина Моисеевна во всеуслышание заявила, что она, как истинный патриот, а суровые дни войны не может сидеть дома. Через полмесяца она нашла работу в одном из орсов, создававшихся в то время при каждом крупном предприятии и учреждении. Вскоре Алевтина Моисеевна стала незаменимым работником. Ее ценила не только орсовская верхушка, но и руководство всего огромного завода за оперативность и умение добиваться удовлетворения любых заявок.
Наум Абрамович присоединился к семье значительно позже. Он не мог оставить работу инкассатора на заводе, коллектив которого объявил себя мобилизованным до конца войны. И эвакуировался Наум Абрамович одновременно с заводом, продолжавшим выпускать танки до тех пор, пока снаряды вражеской тяжелой артиллерии не начали рваться у самых цехов. В сумятице эвакуации Наум Арский не успел раздать всех сумм, полученных им за несколько часов до отъезда. Из-за этой же сумятицы он вместо эшелонов, идущих на Урал, куда эвакуировался завод, попал в эшелон, направляющийся в Среднюю Азию. Впрочем, время тогда было тяжелое. Пропадали суммы более значительные, чем та, которую вез с собою Арский, да и люди… Что говорить, под огнем бомбежек и артобстрела бесследно исчезали тогда более значительные личности, чем рядовой инкассатор.
Воссоединившись с семьей, Наум Абрамович больше полугода держал себя тише воды, ниже травы. В момент эвакуации он однажды попал под бомбежку. Правда, от того места, где лежал, уткнувшись носом в землю, Наум Абрамович, ближайшая бомба взорвалась достаточно далеко. От взрывной волны его надежно укрыла крепкая каменная стена. Однако после бомбежки он в числе других пострадавших был доставлен на ближайший медпункт. Хотя состояние его было признано отличным, Арский добился выдачи ему справки о легкой контузии. Эта справка сейчас очень помогла. Он полгода лечился в разных поликлиниках, жалуясь на «последствия контузии». На него был заполнен не одни десяток лечебных карточек, где в графе «На что жалуется больной» среди многих болезненных явлений обязательно фигурировало «ослабление памяти» или «провалы в памяти».
Убедившись, что ему никто не угрожает, Наум Абрамович устроился на работу. Идти служить в учреждение или, упаси бог, на завод он сейчас не хотел. Мало ли что может случиться! Инженеров часто перебрасывают. И на новом заводе могут встретиться знакомые со старого места службы. Наум Абрамович, до сих пор ходивший гладко бритым, отпустил себе бородку и небольшие, но вполне приличные усы. Работать он устроился заведующим ларьком газированных вод. Собственно говоря, он был заведующим, продавцом и даже дворником — все в одном лице. Таков уж штат, отпущенный на ларьки газированных вод.
Встал Наум Абрамович на эту работу временно, но вот уже полтора десятка лет не думает с нею расставаться. Если умело манипулировать сиропами и водой, можно творить чудеса, тем более здесь, в Средней Азии, где жаркое солнце изо всех сил старается загнать каждого человека в парусиновую тень ларька, торгующего холодной, бьющей в нос газированной водой. Да и покупатели не дорожатся сдачей. У редкого хватит терпения дожидаться пятачка, а то и гривенника, когда желающих утолить жажду много, а продавец один. В общем, Наум Абрамович понял, что нашел золотое дно, с которого не спеша и с толком можно снимать слой за слоем. Главное же — это вежливость и обходительность. Нужно, чтобы каждый покупатель отходил от твоего ларька умиленный, не заметив, что сироп подозрительно жидок, а гривенник сдачи недополучен.
Так или иначе, Наум Абрамович оправдал свой прогноз. Даже в этой страшной войне он, несмотря ни на что, все-таки выжил. И не просто выжил, а с большой прибылью для себя.
Тем временем подросли красавицы-дочки. Но они не радовали стариков Арских: в собственной квартире от родных дочерей приходилось многое скрывать. И если коммерческие дела Наума Абрамовича скрыть было легко, то о деятельности Алевтины Моисеевны дочки знали все или почти все. Она снова развернула широкую и надежную торговую сеть. Близкие родственники и друзья нашлись во многих городах: и в Таллине, и в Риге, и в Кишиневе, и даже во Владивостоке. Не реже раза в месяц Алевтина Моисеевна переводила друзьям, живущим в этих городах, крупные суммы денег и также аккуратно из этих городов шли в ее адрес ценные посылки. Алевтину Моисеевну знали многие жены самых видных, самых высокопоставленных людей в городе. Ведь в посылках, поступавших, скажем, из Риги, и было как раз то самое, что невозможно достать в лучшем универмаге города.
Не раз в тихой трехкомнатной квартире Арских накалялась атмосфера, но только однажды вспыхнул настоящий бунт. Дочки-комсомолки со всем азартом молодости напали на стариков, потребовали, чтобы родители прекратили свои темные делишки и начали жить, как все. Но вступила в действие железная логика Наума Абрамовича:
— А кто бы вас, дочки, одел так, как мы вас одеваем? Ведь на нашу зарплату мы бы вам цигейковые шубки не купили, платьев из панбархата не нашили, модельных туфель не сделали бы.
И неопытная молодость смущенно отступила, почувствовав себя невольной соучастницей преступления. Старики сбили молодое поколение с боевых позиций, но не обратили его в свою веру.
Старшая дочь Арских, не закончив института, вышла замуж за молодого, но уже основательно просоленного моряка, приехавшего в Среднюю Азию погостить к родной сестре. Через неделю после свадьбы молодые уехали в Ленинград и только в коротких почтовых открытках слали родителям поздравления к праздничным дням. Алевтина Моисеевна однажды написала дочери письмо. Ведь в Ленинграде можно совсем недорого приобрести заграничные вещи. Пусть дочка не забывает про папу с мамой и нечасто, пусть, хоть раз в два месяца, посылает небольшие посылочки. Мама сумеет отблагодарить дочку.