Таких щадить нельзя (Худ. С. Марфин)
Шрифт:
— С такими, как тот человек… мы его Паханом зовем, как я… и еще… другие.
— Такие, как Костька, — подсказал Гриша.
— Да, — кивнул Жорка.
— И такие, как Юрка Зарифов?
— Да-а-а! — нерешительно подтвердил Жорка. — Только тут, понимаешь, дело особое…
— Так ведь Юрку свои убили, — насмешливо подчеркнул слово «свои» Гриша Молчанов.
— Юрка Зарифов и его кореш лягавых на нас навели. Ну, Пахан и велел пришить их, — врал Жорка. — И со всяким предателем так будет. — Он сильно охмелел и, чувствуя, что сболтнул лишнее, торопился к развязке. — Вот и с тобой то же будет.
— А что я?! — насторожился Гриша. — Я с вами не воровал и не грабил. Я вам не свой.
— Ходил с нами? Водку
— Ты что думаешь, я ворую?! — захлебнулся от обиды Гриша. — Да я никогда! Я по- честному! Кто в очереди стоять не хочет, покупает!
— Рассказывай, — усмехнулся Жорка. — Кто тебе поверит?!
— Поверят! — выкрикнул сквозь слезы Гриша. — Сам все расскажу. Мама стирает, денег мало… Я маме помогал, а ты… — Слезы душили его.
— Ну ты, тише! Не базлай! — угрожающе шагнул к нему Жорка. Гриша увидел, как нож тускло сверкнул в кулаке собутыльника.
Он отскочил в сторону, заметил валявшийся на краю тротуара голыш и наклонился за ним. В этот момент Жорка кинулся вперед и ударил Гришу ножом в спину. Но водка лишила удар бандита необходимой меткости и силы. Гриша устоял на ногах, хотя острая боль в спине почти потушила сознание мальчика. Собрав последние силы, он нацелился голышом в растерянную физиономию Жорки, но промахнулся. Удар пришелся в правое плечо. Нож вылетел из рук бандита. А Гриша, уже ничего не видя, судорожно и бессильно ударяя Жорку голышом то в грудь, то в плечо, кричал:
— Помогите! Товарищи! Помогите!
Из-за угла донеслись встревоженные возгласы людей. Тогда Жорка выхватил голыш из обессилевших рук Гриши и, ударив его камнем по голове, кинулся в темноту переулка.
Игорь, Тимур и Света долго сидели на крылечке в ожидании Гриши Молчанова. Домнушка сказала, что часам к девяти Гриша обязательно вернется. Но прошло и девять, и десять, а Гриши все не было. Уже давно стемнело. Трое друзей, переговорив обо всем, что было на душе у каждого, сидели молча. Мимо них пробежала встревоженная женщина. Через мгновение со двора послышался болезненный вскрик, а затем плач Домнушки.
— Там что-то случилось, ребята! — вскочил на ноги Игорь.
— Плачут? — тревожно сказала Света.
— Пойдем узнаем, — увлек Игорь друзей за собою.
Во дворе, вокруг плачущей Домнушки, собрались все жильцы дома. Женщина, только что вернувшаяся из города, азартно рассказывала:
— Лежит он в крови. И милиция уже тут, и «скорая помощь» приехала. Гришка совсем неживой. Не говорит и не стонет даже. Глаза закрытые, а сам белый, как известка.
— Про кого это она? — прошептала Света. — Неужели про Гришу Молчанова?
— Наверное, про него, — проталкиваясь вперед, ответил Тимур.
— Где это случилось? — перебил рассказчицу Игорь.
— В переулке за пивнушкой, — отозвалась та, — недалеко от кино. Зеленый такой переулок, тихий. Там и…
— Ребята, — предложил шепотом Игорь друзьям, — вы оставайтесь, может, Гришкиной маме что надо будет. А я к полковнику.
Тимур мгновение колебался, но испуганный взгляд Светы красноречиво говорил, что она никогда не простит, если сейчас ее оставят одну, и юноша, вздохнув, согласился.
— Иди, — кивнул он. — Потом зайди ко мне. Я ждать буду. Ладно?
— Ладно! — ответил Игорь уже на ходу.
18. АБДУКАДЫР МЕРГЕН НАШЕЛ СЛЕД
Несколько суток прошло с того дня, когда на восходе солнца Абдукадыр Мерген проводил в город Дмитрия Бубенца. Все эти дни старый охотник не имел ни минуты покоя. Он колесил по району, заглядывая в самые отдаленные, самые глухие уголки. Однако это не было беспорядочным, непродуманным блужданием. Если бы возникла необходимость нанести на карту путь Абдукадыра Мергена, то можно было бы убедиться, что старик действовал очень продуманно и методично. Первым делом он проверил все дороги, шедшие из долины в горы. Установив, что ни на одной из них нет нужных ему следов, что машина бандитов не скрылась в горах, старый охотник начал проверять все дороги, дорожки и даже временные проезды в районе. С каждым днем он все дальше и дальше отходил от гор, и все более и более мрачнело его лицо. Как большинство людей, много бывающих в полном одиночестве, Абдукадыр привык разговаривать сам с собою. Впрочем, это был скорее не разговор, а думы вслух.
— Плохо, совсем плохо, — сердито ворчал он, шагал по бесчисленным полевым дорогам. — Видно, я совсем стариком стал, очень глупым сделался. Столько дней ищу след врага и не могу найти. Наверное, эти потомки Иблиса сейчас пьют вино и смеются над старым охотником, который не может разыскать их проклятых следов. Бубенец в городе скорей разыщет след врага, чем я. Он молод, у него острый глаз, мои же глаза пора засыпать землей, как недавно засыпали землей глаза Искандера. Эх, Искандер, — горестно вздыхал старик, — Не тебе бы, а мне уйти туда, откуда никто не возвращается. Горько мне, мой Искандер, что я, да и все мы проглядели, что твоя нужная всему народу жизнь кончилась не от предела старости, не от болезни, а оттого, что так захотел враг. Горько мне, что к тебе смогла подкрасться гадина, и мы ее не заметили. Семка тоже совсем потерял голову. Ему сейчас особенно тяжело и горько. В народе все еще многие думают, что на тебя, Искандер, поднял руку твой боевой друг и товарищ, муж Семкиной дочери, моей и твоей любимицы. И многие в народе будут думать так, пока я, старый Абдукадыр, не найду, на чьей машине приезжал враг в «Счастливое».
Абдукадыр Мерген, когда оказывался близко к колхозу «Счастливое», заглядывал в дом Котовых. Обстановка там была невеселая. Семен Андрианович запил. Во всем доме прежнюю энергию сохранила только Екатерина Васильевна, правда, помрачневшая, с навеки теперь отпечатавшейся горькой складкой у губ. Женя, осунувшаяся и бледная, неслышной тенью бродила по дому, все время словно к чему-то прислушиваясь, кого-то ожидая. Екатерина Васильевна много раз в день провожала свою молчаливую, похудевшую дочь скорбным, сочувствующим взглядом, но не находила слов утешения. Время, только милосердное, но неторопливое время, могло излечить рану, нанесенную сердцу молодой женщины.
А в горнице, за столом, широко расставив кривые ноги кавалериста и опершись локтями о столешницу, глушил стакан за стаканом крепкую виноградную водку Семен Андрианович. Опустив седую кудрявую голову на ладони, он подолгу сидел неподвижно, перебирая в памяти прошлое. Потом с тяжелым, как стон, вздохом наливал из коренастого глиняного кувшина граненый стакан чуть дымчатой водки и медленно, словно отраву, выпивал. Оставив стакан, он брал со стола корочку хлеба, внимательно рассматривал ее и затем нюхал, глубоко и шумно втягивая воздух. И так час за часом уже несколько суток. Как свойственно людям, всю жизнь выпивавшим немало, но в меру, Семен Андрианович пьянел медленно, и длинный день кончался значительно быстрее, чем хмель окончательно овладевал старым конником. В течение дня в горницу несколько раз входила Екатерина Васильевна, сокрушенно качала головой, видя, что любимая закуска Семена Андриановича — соленые арбузы и холодная свинина — стоит нетронутая. Потом она снимала со стола опорожненный кувшин, ставила взамен его полный и молча выходила из комнаты.