Такова жизнь (сборник)
Шрифт:
В совхозе устроились в огромных гулких и холодных бараках. На работу в поле выходили рано, в семь утра. Девчонки плакали – было холодно и дождливо, все мерзли и уставали. Но зато по вечерам наступала веселая жизнь: пили дешевый портвейн, не без усилий добытый в местном сельпо, пекли картошку и жарили на костре черный хлеб. Ребята играли на гитаре, и все радостно подхватывали давно известные песни. Конечно, вспыхивали, ярко горели и так же быстро гасли короткие студенческие романы. Парочки уединялись в лес и там развлекались – кто во что горазд. А он все не решался пригласить Ирочку
Ирочка Светлова ему очень нравилась. Он понимал, откуда такая робость и осторожность. Через две недели решился. Они гуляли по темному и сырому лесу, и Ирочка рассказывала о своей жизни. Он тогда немного струсил – старинная московская семья, с традициями и устоями, профессура в третьем поколении. Уроки немецкого с четырех лет, приходящая учительница музыки, тканевые салфетки и супница за обедом. Куда уж ему, провинциалу, выросшему на коммунальной кухне, среди запахов щей и подгоревших котлет? Родные видели дочку и внучку врачом или педагогом, а она, не оправдав надежд, поступила в строительный.
Целую неделю он даже не осмеливался взять ее за руку. А за три дня до отъезда осмелел. Теперь у них в лесу было «свое» поваленное дерево – сидя на нем, они до одури целовались, доводя друг друга до полного душевного и телесного томления и изнеможения.
В Москву ехали вместе, крепко держась за руки. Он проводил ее до дома.
– Ты теперь куда? – спросила она.
Он что-то начал сбивчиво врать, что снимает угол у древней старухи. Проводив Ирочку, долго шатался по городу, сходил в кино, в какой-то «стоячке» съел две порции пельменей, на скамейке в незнакомом дворе выпил бутылку теплого и безвкусного пива – и все никак не решался поехать к Лизе.
Явился поздно, часов в одиннадцать. Лиза вышла в халате, заспанная, с толстым слоем крема на лице. Увидев его, всплеснула руками и почему-то расплакалась. Потом засуетилась и бросилась на кухню разогревать борщ, но он сказал, что устал и хочет поскорее лечь спать. Умывшись, он лег в кровать и отвернулся к стене. Она тихо прилегла с краю и погладила его по спине.
– Соскучился? – спросила она.
Он дернулся, сбросил ее руку и пробормотал:
– Завтра, все завтра. Очень хочется спать.
Назавтра, пока Лиза была на работе, он собрал свои вещи, оставил на столе короткую записку: «Извини, так получилось» – и поехал в общежитие.
Мест в общежитии давно не было. Сердобольная комендантша разрешила поставить в комнате у ребят раскладушку – и он был совершенно счастлив.
Утром бежал в институт – скорее бы увидеть Ирочку. После занятий, до самого вечера, они шатались по Москве. Он провожал ее, и они часами стояли в подъезде и никак не могли расстаться.
Через пару месяцев она пригласила его зайти. Перед дверью квартиры он вытащил из кармана носовой платок и протер ботинки. Ирочка рассмеялась и чмокнула его в нос. Дверь открыла домработница в переднике. Он почему-то подумал про свою мать.
Готовились к обеду. Во главе стола, как вдовствующая императрица, восседала Ирочкина бабушка. Из кабинета вышла Ирочкина мать – она занималась переводами на дому. Домработница наливала суп из большой фарфоровой супницы. Возле каждого прибора, свернутые в плотную трубочку, лежали туго накрахмаленные салфетки.
Он страшно робел и боялся сделать что-нибудь не так. Бабка задавала вопросы – о семье и жизненных планах. Он безбожно врал, рассказывая про свою семью. Отец, которого не было и в помине, – главный инженер завода. Мать «повысил» с гардеробщицы в районной школе до завуча старших классов. Так убедительно врал, что даже вспотел. После десерта – кофе с яблочным пирогом.
Мучения закончились, и они пошли в Ирочкину комнату. Там он наконец отдышался. Ирочка поставила пластинку Моцарта («Чтобы ничего не было слышно», – хихикнула она), и они с жаром принялись исполнять «обязательную программу».
О Лизе за это время он вспоминал от силы пару раз – так, мимолетно, ни о чем. Однажды обнаружил, что забыл у нее теплый свитер, связанный мамой, но зайти не решился.
Он сделал Ирочке предложение в начале третьего курса. Она рассмеялась: невесте даются три дня на раздумье. А через пять минут сказала, что согласна. Теперь дело было за малым – попросить ее руки у родных.
Нервничал сильно – накануне не спал ночь. Позаимствовал костюм у соседа по общежитию. Купил белую рубашку. Отстоял два часа в цветочном – достались пять красных, слегка помятых гвоздик.
Долго не решался позвонить в дверь. Открыла сама Ирочка. Он прошел в комнату. В высоком «вольтеровском» кресле сидела бабка и пила чай. Ирочка позвала мать и деда. Все собрались в гостиной. Он краснел и молчал. Все с удивлением и недоумением смотрели на него. Наконец, кашлянув, он выдавил:
– Я люблю Иру и прошу ее руки.
И опять густо залился краской. Бабка с дедом переглянулись, а мать растерянно и тщательно взялась протирать салфеткой очки. Все молчали.
– Ну! – нетерпеливо сказала Ирочка.
– Не рановато? – осведомилась бабка.
Он смутился и твердо сказал:
– Нет. И добавил, еще раз кашлянув: – Мы любим друг друга.
– Ну, это веская причина, – улыбнулся дед.
– Может, чаю? – нерешительно спросила будущая теща.
Долго и все так же молча пили чай. Наконец Ирочка предложила обсудить свадьбу.
– Без меня, – жестко отрезала бабка и встала из-за стола.
Свадьба, конечно, была. Через два месяца. Гостей собралось немного – только самые близкие родственники. Он услышал, как, вздыхая, бабка говорит какой-то родственнице, что «все это просто нужно пережить».
Свою мать на свадьбу он не позвал, постеснялся. Для будущих родственников придумал что-то невразумительное, в общем, полную глупость. Ирочка сидела в белой фате и, кажется, была счастлива.
После свадьбы ничего особенно не изменилось – просто он ушел из общежития. Жили в Ирочкиной комнате. Купили большую тахту. Самозабвенно осваивали ее по ночам, но скоро, примерно через полгода, их пыл начал потихоньку утихать. А еще через год они практически утратили друг к другу интерес.