Такси!

Ночь – мое любимое время дня. Ночью я оживаю и пускаюсь в путь. 4.34 утра, позади остался Вестминстер, я мчусь вдоль реки; стекло опущено до упора, и холодный ветер свистит в лицо. Пальцы выбивают дробь по рулю, – может, это какой-то мотивчик, а может, ритм моего сердца. В машине двое типов, один то и дело перехватывает в зеркале мой взгляд и подмигивает. Это бесит. В следующий раз ощерюсь на него. А второй тип спит. Лысая голова запрокинута, рот разинут – будто лунка на

– Вы всегда ездите ночью?

Это Моргун. Еще бы – вряд ли его приятель ожил.

– Ага.

– Не опасно? Все-таки девушка, одна… Проблемы бывают?

И снова подмигнул. В зеркало я больше не смотрела – очень надо поощрять его, – но догадалась по голосу.

– Ничего особенного, справляюсь. Моргун заткнулся – понял намек – и отвалился на спинку сиденья.

На какое-то время я осталась наедине с дорожными огнями, но вскоре Моргун опять подал голос:

– Личной жизни это, наверное, не на пользу. За кого он меня держит, за маникюршу? Уж не надеется ли, что я спрошу его о планах на отпуск? Его бы это порадовало.

– А вы замужем или как?

– Или как.

– А я был женат. – Моргун придвинулся поближе к разделяющему нас экрану. Понятно, собирается превратить мою машину в исповедальню. Что ж, бывает. Это одна из опасностей, которые подстерегают женщин-таксистов. – Нос у нее был великоват, лицо такое, лошадиное немного. Но ей это шло. Широкие кости.

Я вежливо промычала что-то нечленораздельное. Убоище на заднем сиденье громко храпело, и я забеспокоилась, не проглотит ли храпун собственный язык.

– Бросила меня три года назад. На Рождество. Мы собирались на Гавайи, но как-то я вернулся с работы, а ее нет… – Ну вот, теперь его не заткнешь. Плотину прорвало. – Она узнала о моей подружке.

Прочти десять раз «Аве» и двадцать – «Отче наш».

– И вы отправились на Гавайи с подружкой?

– Она меня тоже бросила. Узнала о жене.

– Поделом.

Тоже мне герой-любовник…

– Билеты я отдал соседям. Они замечательно провели время.

Мы свернули с Кингз-роуд налево и теперь ехали вдоль расцвеченных рекламой магазинчиков.

– Приятель, вам до конца?

– Да, пожалуйста. Дорога там довольно пустынная… Я скажу, где лучше притормозить.

Никогда не могла понять, почему люди, которым по карману Челси-Харбор, действительно там живут. Это местечко заселено от силы наполовину. Надо быть совершенно сдвинутым на воде, чтобы забраться в это безлюдье, – и то лишь при наличии собственной яхты и намерении в один прекрасный день сорваться во Флориду.

Моргун указал место в нескольких ярдах от пристани; там была припаркована целая вереница БМВ и «лотосов». Я остановилась; счетчик натикал 15 фунтов 45 центов. Моргун явно собирался обвинить меня в том, что я ехала кружным путем (чего я, разумеется, не делала), но передумал. Я слышала, как он пробормотал: «А, ладно». Потом наклонился к Убоищу и слегка потряс его:

– Генри! Генри, проснись!

Так зовут моего отца. Генри не отвечал. Моргун вытащил из бумажника двадцатку и попытался вложить ее в вялую руку товарища.

– Генри! – позвал он уже громче. – Шеф, здесь двадцать фунтов. Я выхожу.

– Еще чего! – Я заблокировала дверь в тот самый миг, когда Моргун пытался ее открыть. – Он в моей машине не останется. Забирайте его с собой.

– Да ладно тебе, красавица. – На его лице появилось умоляющее выражение. Моргуну явно не хотелось, чтобы Генри переворачивал вверх дном его прекрасное жилище на воде. – Он живет в Кристал-Пэлас. Послушайте, а если я заплачу тридцать фунтов? Пойдет? С ним не будет никаких хлопот.

Я и на это не купилась.

– Он отсюда вытряхивается. Я люблю, чтобы мои пассажиры были в сознании.

Моргун неуверенно засмеялся и замигал еще чаще.

– Да он в сознании. Просто задремал.

– Ну так разбудите его.

– Генри! – Моргун тряхнул его куда энергичней и буквально проревел ему в ухо: – Генри, старый ты алкаш!

Наконец голова Генри дернулась и рот схлопнулся, будто подъемный мост. Веки приподнялись, явив миру налитые кровью белки и расширенные зрачки. Его лицо стремительно наливалось мертвенной бледностью. Я поняла, что сейчас произойдет, но предпринять уже ничего не могла. Подбородок Генри выпростался из складок шеи, челюсть снова отвалилась, и под аккомпанемент то ли стона, то ли отрыжки поток омерзительной розовой блевотины выплеснулся на пол, на сиденье, ударился об экран (который я от души благословила) и окатил Моргуна.

– А-а, мать твою! – заорал тот. И это был финальный аккорд.

Генри с умиротворенным вздохом откинулся обратно и заснул.

Золотое правило номер один: всегда будь начеку, не вылезай из машины. Но вонь стояла такая, что мы пулей вылетели наружу. Моргун потрясенно уставился на меня, явно пораженный, что я оказалась выше его на полголовы. Он потер ладонями лицо и негромко выругался. Костюм его был весь в блевотине.

– Ну? – спросила я.

– Правда, извините… – Он полез в карман куртки за бумажником. – Я понятия не имел, что Генри так набрался. У него сейчас тяжелая полоса. Жена ушла к другому, недавно пригнала грузовик и обчистила всю квартиру. Забрала все ценное… Так сколько вы хотите?

Мой гнев уже утих. Ситуация была настолько душераздирающей, что на ругань у меня не было сил.

– Еще двадцатку – и хватит. И уберите этого урода из моей машины.

Моргун протянул мне деньги. Подбоченившись, я наблюдала, как он, сделав глубокий вдох, распахивает дверцу. Генри тут же наполовину вывалился наружу, едва не сбив спасителя с ног. Моргун был явно не в форме. Он подхватил приятеля под мышки и попытался приподнять. Генри даже не шелохнулся. Моргун дернул что есть сил, рывок увенчался успехом, но колени Моргуна подогнулись, он оступился и опрокинулся навзничь; мирно посапывающий Генри распростерся на нем.

– Скотина!

Надо убираться отсюда. Немедленно.

– Помогите, – простонал Моргун, барахтаясь под Генри. Тут он заметил выражение моего лица. – Пожалуйста! Пожалуйста!

По-хорошему следовало молча перешагнуть через них, сесть в машину и укатить прочь. Возле отеля «Конрад» есть шланг – специально для таких случаев. Слетаю туда, выволоку все из кабины и отдраю. На все про все уйдет около часа.

Но… этот запах.

Моргун поднялся на ноги и теперь пытался отряхнуть грязь с одежды. Генри так и валялся на дороге.