Талибан. Ислам, нефть и новая Большая игра в Центральной Азии.
Шрифт:
Я сам видел, как героин открыто продавали рядом с пятизвездочным отелем в Ашхабаде, столице Туркменистана. А в самой гостинице русские и туркменские мафиози со своими подругами, одетые столь же ярко, сколь и безвкусно, говорили о своих поездках «по делам» на афганскую границу. В 1997 году власти захватили две тонны героина и 38 тонн гашиша. В 1999 году Туркменистан благодаря своей примирительной политике в отношении Талибана стал основным путем для экспорта афганского героина, а продажные туркменские чиновники наживались на этом. [159] Президент Киргизии Аскар Акаев говорил мне в январе 1999 года, что его страна стала «основной дорогой для перевозки наркотиков, а от этого растет и преступность». Акаев говорил, что война против наркотиков не может быть выиграна до тех пор, пока не наступит мир в Афганистане, и что гражданская
159
Observatoire Geopoiitique de Drogues, Paris, «Report on Turkmenistan», March 1999,
160
Интервью с президентом Акаевым, Давос, Швейцария, 29 января 1999 года.
Резкий рост производства героина в Афганистане сегодня влияет на политику и экономику региона в целом. Он разрушает общество, искажает экономику и без того слабых государств и создает новую наркоэлиту, а народ между тем нищает. «Наркотики влияют на региональную политику, как никогда раньше, — говорит посол одной из западных стран в Исламабаде, — мы считаем его одной из главных угроз, наряду с исламским фундаментализмом, терроризмом и потенциальным экономическим крахом в некоторых странах». [161] Ухудшение ситуации побудило международное сообщество вступить в переговоры с Талибаном. После шести месяцев тайных переговоров ЮНДКП в октябре 1997 года заключило соглашение с Талибаном. Талибан согласился уничтожить посевы мака, если международное сообщество даст средства на помощь крестьянам в замене его на другие культуры. Пино Арлакки, глава ЮНДКП, просил у стран-до норов 25 миллионов долларов на десятилетнюю программу уничтожения культуры мака в районах, подконтрольных талибам. «Афганский героин — это 80 процентов европейского героина и 50 процентов мирового героина. Мы говорим об уничтожении половины мирового героина», — говорил он с энтузиазмом. [162] ЮНДКП обещала помочь завести новые доходные культуры, улучшить орошение, построить новые предприятия и заплатить за охрану порядка.
161
Интервью с послом, Исламабад, май 1998.
162
Доклад ЮНДКП, 25 октября 1998 года.
Но это соглашение не было выполнено Талибаном, а после отзыва персонала ООН из Афганистана в 1998 году оно и вовсе умерло. Шесть месяцев спустя Арлакки был намного менее оптимистичен. Он говорил мне: «Афганистан — это самая сложная и важная точка в мире, но прежде, чем взять под контроль наркотики, необходимо общее политическое решение». [163] Поддержка инициативы ЮНДКП со стороны богатых стран тоже не вселяла больших надежд. В 1993–1997 годах ЮНДКП просила у стран-доноров 16,4 миллиона долларов, а получила лишь половину.
163
Интервью с Пино Аряакки, Давос, январь 1999 года.
Налоги на опиум стали главным источником дохода талибов и основой их военной экономики. В 1995 году доходы от экспорта наркотиков из Пакистана и Афганистана составили, по оценкам ЮНДКП, 50 миллиардов рупий (1,35 миллиардов долларов) за год. В 1998 году экспорт героина удвоился и составил 3 миллиарда долларов. На деньги от продажи наркотиков покупалось продовольствие и одежда для солдат, оплачивались жалование, транспорт и премии бойцам Талибана. Единственное, что можно сказать в похвалу вождям талибов — в отличие от прежних времен они не клали денег себе в карман, а продолжали жить очень скромно. Но афганские и пакистанские наркоторговцы обогащались несметно.
Наряду с торговлей наркотиками при талибах расцвела и традиционная контрабанда товаров из Пакистана и стран Персидского залива, разрушавшая экономику сопредельных стран. Афганская транзитная торговля (ATT), подробно описанная в главе 15, является крупнейшим официальным источником доходов Талибана и приносит афганской экономике до 3 миллиардов долларов ежегодно. Таможенники в Кандагаре, Кабуле и Герате отказываются говорить о своей дневной выручке, но при 300-х грузовиках, проходящих через Кандагар в Иран или в Среднюю Азию через Герат, и еще 200-х, идущих на север через Джелалабад и Кабул, она должна быть немалой. Незаконная торговля потребительскими товарами, продовольствием и топливом через Афганистан разрушает местную промышленность, сокращает государственные доходы и приводит к периодической нехватке продовольствия в соседних странах. Во времена антисоветского джихада такого никогда не бывало.
Таможенные доходы Талибана от контрабанды сосредотачиваются в Государственном Банке Афганистана. Последний пытается открыть свои отделения во всех провинциальных центрах. Но учет и контроль за приходом и расходом денег отсутствует. «Официальные» цифры не учитывают военный бюджет, который распределяется лично Муллой Омаром в Кандагаре и состоит из денег за наркотики, пакистанской и саудовской помощи и других пожертвований. «У нас есть таможенные, горные доходы и закят, но есть и другие источники доходов, идущие на военные нужды, и они не проходят через Государственный Банк Афганистана», — признает маулави Арифулла Ариф, заместитель министра финансов. [164]
164
Интервью с Арифом, Кабул, май 1997 года.
Поскольку войну ведет сам Мулла Омар, а военный бюджет в «цинке» из-под патронов лежит у него под койкой, — сверстать государственный бюджет невозможно, даже при наличии квалифицированных специалистов. Впрочем, их тоже нет. В министерстве финансов нет ни одного дипломированного финансиста или банкира. Министр и его заместители — муллы, учившиеся в медресе, а все квалифицированные бюрократы изгнаны. Скудость официальных фондов видна хотя бы из того, что в 1997/98 финансовом году (с февраля 1997 года по январь 1998) на нужды управления и развития всего Афганистана министерством финансов было выделено всего 100 000 долларов, чего на самом деле едва хватило на зарплату государственным служащим.
Некоторые муллы-торговцы внутри Талибана пытаются поддерживать промышленность и иностранные инвестиции, но, кажется, они не находят серьезной поддержки у руководства. «Мы хотим, чтобы Афганистан был современным государством, и мы располагаем огромными запасами минералов, нефти и газа, которые должны заинтересовать иностранных инвесторов, — говорит маулави Ахмад Джан, который оставил торговлю коврами в Саудовской Аравии, чтобы возглавить афганскую промышленность. — Пока мы не установили контроль на юге, в стране не было ни одной действующей фабрики. Сейчас мы открыли несколько шахт и ковроткацких фабрик с помощью торговцев из Пакистана и Афганистана». Он согласился с тем, что немногие члены Кандагарской или Кабульской Шуры интересуются экономикой, поскольку они слишком заняты войной. [165]
165
Интервью с Джаном, Кабул, май 1997 года.
Пытаясь привлечь инвесторов, в особенности пакистанских купцов, Ахмад Джан обещал бесплатно давать землю каждому, кто построит новую фабрику. Но так как инфраструктура была разрушена, любой инвестор должен был бы сам строить себе дороги, электростанцию и жилье. Лишь немногие пакистанские и афганские купцы и перевозчики из Кветты и Пешавара, занятые контрабандой или нелегальной торговлей афганским лесом, проявляют интерес к проектам наподобие добычи полезных ископаемых.
Все образованные люди: и профессионалы покинули страну. После 1992 года люди бежали из городов несколькими потоками. Уехали все, вплоть до телефонистов, электриков и механиков. Большинство талибов, стоящих во главе экономических ведомств, это торгующие муллы — бизнесмены, перевозчики и контрабандисты, которые видят государственное строительство сточки зрения расширения рынка контрабанды и грузовых перевозок.
Один из этих людей — мулла Абдур Рашид, зверского вида полевой командир из провинции Гильменд. Он стал знаменит после того, как взял в плен пакистанский военный патруль, зашедший на афганскую территорию из Белуджистана в ходе преследования банды наркокурьеров. Рашид арестовал солдат и отправил их в Кандагар, чем вызвал дипломатический скандал с Пакистаном, Еще он руководит принадлежащими Талибан у мраморными копями в Гильменде. В копях работают пятьсот человеке кирками, но нет ни одного инженера или специалиста, ни оборудования, ни электричества. Мрамор добывают с помощью взрывчатки — вот и вся горная техника.