Талисман (сборник)
Шрифт:
В общем, началось соревнование, в котором каждый стремился блеснуть эрудицией и удивить других доскональным знанием новейших проблем науки и техники.
Слушал я, слушал и захотелось мне подшутить над милым дилетантством своих друзей, благо недавно я купил редкую пластинку с записью выступления известного советского артиста, читающего стихи Блока.
— Прошу внимания! — сказал я, включая проигрыватель. — У меня приготовлен сюрприз. Сейчас вы услышите голос Александра Блока!
И в мгновенно наступившей тишине зазвучали гордые и печальные слова:
ОРазразилась буря восторгов:
— Кто бы мог подумать, что Блок имел такой прекрасно поставленный голос, такую совершенную дикцию!
— Какое бесподобное мастерство! Только автор может прочитать с таким чувством, от самого сердца.
— У Блока бы поучиться теперешним артистам!
Невозмутимым оставался лишь незнакомый мне старик с весьма примечательной внешностью. С темным от загара лицом резко контрастировала белоснежная шевелюра, увенчанная задорным хохолком. Добродушно улыбаясь, он помалкивал.
Звали его Ардальон Иванович Гарин. Привел его Дроков, в прошлом мой однокашник по институту, а ныне — коллега. Дроков, как и я, преподавал литературу в школе.
Представив Гарина, Дроков отвел меня в сторону и смущенно зашептал:
— Понимаешь, познакомились с ним в Публичке — рядом сидел. Гарин приехал в Ленинград на несколько дней. Выясняет кое-что о Пушкине.
— Он филолог?
— Электроник — вот что удивительно. В гостиницу не попал, снимает койку где-то у черта на куличках. Ну, а ты знаешь, каково в праздники быть одному в чужом городе…
— Ладно, — сказал я, — не оправдывайся. Нам он не помешает.
И верно. Гарин не стеснял своим присутствием. Он слушал молодежь, не вмешиваясь в общий разговор, и, как истинный джентльмен, ухаживал за очаровательными соседками по столу — молоденькими учительницами: Ниной «русаком», и Кирой — «физичкой», к которой, по секрету скажу, я был неравнодушен…
Так вот, все ахают, охают по поводу прослушанной пластинки, как вдруг Нина спохватилась:
— Позвольте, Блок-то умер в 1921 году!
— Ну и что же?
— Не могли его голос записать!
— Почему? — пожал я плечами. — Фонограф Эдисон изобрел еще в 1877 году. Стыдитесь, коллега, своего технического невежества.
— Отчасти Нина права, — вступилась за подругу Кира. — Конечно, голос Блока мог быть записан. Но Нина не ошиблась в том, что звукозапись подобной чистоты и, главное, подобной длительности осуществить до тысяча девятьсот двадцать первого года не могли.
Делать нечего, пришлось мне сознаться в розыгрыше.
— Все-таки жаль, — вздохнула Нина, — что голоса многих великих поэтов, например, Пушкина, нам никогда не суждено услышать.
— Не согласен! Почему, собственно,
— Это же… бесспорно, — смешалась Нина.
— Извольте аргументировать! — сердито тряхнул хохолком Ардальон Иванович.
— Человеческий голос — это механические колебания воздушной среды, залившись румянцем, но уверенно начала Нина. — Если их сразу не уловить с помощью специальной звукозаписывающей аппаратуры, они навсегда потеряны. А такой аппаратуры в пушкинскую эпоху, естественно, не было.
— Молодец! — воскликнула Кира. — Будете еще, Ардальон Иванович, спорить?
Теперь уже все за столом с любопытством ждали, что же он ответит.
— Нонсенс, — проворчал он. — Вы, молодые люди, забыли об одном явлении: о воздействии звуковой волны на среду, в которой она проходит… Скажите, Кира, какой принцип положен в основу современной звукозаписи?
— Принцип преобразования энергии звука в другие виды энергии для приведения в действие пишущего элемента. Он-то, этот элемент, и оставляет след звукового колебания на каком-либо звуконосителе.
— Превосходно, — одобрительно кивнул Гарин. — Добавлю лишь, что пишущий элемент — резец, световой луч или магнитное поле. А теперь, голубчики, вернемся к тому, с чего начали — воздействию звуковой волны на газообразную среду. Как вам хорошо известно, в мире все взаимосвязано. Никакой процесс в нем не протекает бесследно. Так почему мы не можем представить, что звуковое давление фиксируется твердой средой, скажем — на электронном уровне? И, сделав такое допущение, разве нельзя сделать и другое, что голос любого выдающегося человека можно воспроизвести, если только сохранились принадлежавшие ему некоторые предметы обихода? Так что, дорогие мои, голос Пушкина восстановим!
Последние слова Гарин произнес с такой силой и убежденностью, что мы переглянулись, не зная, как и отнестись к столь необычному заявлению.
— Почему для воспроизведения голоса годятся только некоторые предметы? — прервал недоуменное молчание Дроков.
— Видите ли, для самопроизвольной записи звуковой волны — а именно это мы и должны иметь в виду — подходят лишь драгоценные камни в ювелирных изделиях. Именно они способны сохранять длительное время неизменной пространную структуру внешнего слоя. Ведь он-то и хранит в себе след звуковой волны.
— Ардальон Иванович, вы говорите так уверенно, будто все это уже доказали экспериментально, — укоризненно заметила Кира. — Скажите, что пошутили. Право же, кое-кто поверил в возможность услышать голоса наших предков.
— Конечно, я пошутил, — помедлив, заверил Гарин. — Впрочем, сказка ложь, да в ней — намек, добрым молодцам урок…
Гости мои вновь зашумели, а я, вместо того чтобы, как подобает хозяину, занимать общество, задумался. Что, если гипотеза, предложенная Гариным, верна? Тогда была ли у Пушкина какая-либо вещь из драгоценного камня, которая могла бы стать хранителем его голоса? И тут я вспомнил о знаменитом перстне-талисмане. С ним поэт не расставался свыше десятилетия.