Талисман власти
Шрифт:
— Не все ж судьбе нас бить. Можно бы и погладить…
Ему никто не ответил, хотя все тут думали об одном и том же.
— А?
Гаврила, улегшийся около дверей, отозвался.
— Сперва погладит, а потом нож в спину. Бывало уж такое…
Избор понимал, что, скорее всего Гаврила прав, но в его жизни бывало и по-другому. Бывало так, что удача, отбросив здравый смысл, вцеплялась в человека и не выпускала его из своих рук. Когда такое случалось, можно было свершать невозможное — в одиночку можно было бы справиться с десятком врагов, забраться
— Что вы как дети в гадалки играете? Погладит судьба — почешемся. Ножом погрозит — выбьем… Первый раз что ли?
Глава 35
Ночь для них прошла спокойно, и утро не принесло неприятностей. Не тратя времени на еду они оседлали коней и еще до восхода солнца подошли к реке
Кони, спустившись с крутого обрыва, вышли на самый берег. От мокрого песка тянуло прохладой и они переступая с ноги на ногу грелись. Над рекой стоял зябкий туман, и в сыром воздухе отчетливо звенели капли росы, что собиралась на листьях растущей вдоль берега осоки и падала в реку. То там, то тут по реке переплетаясь, скользили водяные кольца — вилы.
— Рыба жирует… — сказал голодный хазарин, — Как до корчмы доберемся обязательно карасей в сметане возьму… Он потер живот и зевнул. Сон еще бродил в нем как пиво в бочке.
— Ты доберись, доберись… — всматриваясь в противоположный берег, сказал Избор. — Дождешься еще. Сунет тебя судьба самого в сметану, а ты… Лучше бы плавать учился, а то все караси на уме.
Ветер, что молчал всю ночь, дунул с новой силой и толкнул их в спины. Движение воздуха взбаламутило туман. Он закрутился плотными вихрями, раскрывая перед ними водную гладь. Прямо у них из-под ног, словно луч света, под водой тянулась широкая полоса песка.
— Чур, я первый! — сказал Исин, и, не дожидаясь, что ему ответят товарищи, погнал коня в воду. От брызг кони попятились, но люди удержали их.
На берегу, они спешились, и вытерли коней. Гаврила, водя рукой по конской шкуре, оглядывался и качал головой.
— Чудно, — наконец сказал он. — Такое место, а ни дороги, ни тропинки….
— Лес, — ответил Избор, посмотрев за спину. Река, потревоженная их вторжением, успокоилась, поднятую переправой муть унесло, и желтая полоса песка казалась сплетенной из соломы рогожей, что проложили по дну.
— Верно, — согласился Гаврила, — Лес. Тем более, звериные следы должны быть. А где они, следы-то?
Трава перед ним стояла прямая и сочная, но нигде нее было видно ни сломанных веток, ни притоптанной травы, ни клочков шерсти на ветках.
Поприщ через пять они вышли-таки к дороге, а там дело пошло легче. Весь день дорога безмятежно текла им под ноги, обтекая неприятности. Они проскакивали деревеньки, объезжали городки, и никто не гнался за ними, не пускал стрел в спину, не грозил лишить жизни не с земли, ни с воды, ни с воздуха.
День уже клонился к закату. Солнце, измотавшееся за день не меньше их, готовилось нырнуть
Что-то внутри ворочалось и просилось наружу — криком ли, действием ли. Он не знал, что и как нужно сделать, но знал, что хоть что-нибудь сделать нужно.
Сомнения, что жили в нем, постепенно превращались в уверенность, но он молчал. Избор, ехавший рядом, посматривал то на него, то на Исина. Хазарина ничего не волновало. Скорее всего, он сейчас вспоминал рассказ Гаврилы о пирах, что в Киеве, да золотой посуде, что князь Владимир раздавал своим соратникам.
До Киева оставалось всего ничего, и нетерпение гнало его вперед. В предвкушении обещанных Гаврилой радостей он оглядывался, и его улыбка освещала дорогу не хуже солнца. Гаврила, напротив, выглядел мрачным.
Глядя как сотник вертится в седле, Масленников нарушил молчание и выругался.
— Что злой такой? — спросил Избор.
— От злости, — невнятно ответил Гаврила.
— Случилось что? — насторожился Избор.
Гаврила так и не стряхнувший с себя мрачности и подавленности ничего не ответил. Избор не стал донимать вопросами, только скакал рядом. Их кони проскакал почти поприще, когда богатырь все-таки выдавил из себя.
— Не знаю… Что-то…
Он молчал, но Избор не спешил, и, в конце концов, Гаврила проворчал.
— Видно у меня одного душа о деле болит…
— Да ладно тебе… — остановил его Избор. — Толком скажи. Случилось чего?
— Толком?
Гаврила задумался, облекая в слова свои мрачные размышления.
— Чудно, — наконец сказал он. — Раньше как не оглянешься, обязательно кто-то за спиной торчит, в затылок дышит. То на ковре, то на орле…
Он замолчал.
— А сейчас? — спросил Избор.
— А сейчас благодать. — Гаврила поднялся в стременах, оглядел небо позади и впереди себя. — Хоть через степь езжай.
— Чему же удивляться? — ответил подоспевший к разговору хазарин. — Вон куда ушли. Почитай неделю бегаем.
Гаврила зло посмотрел на Избора.
— Если б мы в Царьград должны были бы талисман донести, а оказались тут, то нас бы может и не нашли… А так… Должно быть наоборот. Чем ближе к Киеву, тем больше засад должно быть. Мышеловку то ведь перед норой ставят.
Ему никто не ответил. Деревья медленно плыли мимо них, огражденные кустами.
Слова Гаврилы что-то изменили в каждом из них. Исин, шевеля губами, смотрел в небо и на лице его постепенно появлялось выражение озабоченности. Воевода напротив смотрел в землю. Для него слова Гаврилы оказались ключом, что отпирал доселе закрытую дверь. Он по-новому посмотрел на все то, что произошло за эти несколько дней.