Там, где нас не ждут
Шрифт:
— Постой-постой… Какой еще даг?
«Не даг, а дакк. Изделие древних, их инструмент для работы с силой. И если то, что он находится в канне, объяснимо, то как ты еще живешь, нося его в себе, я не понимаю. Для всех других рас дакк смертелен».
— А как ты узнал, что во мне живет этот… дакк?.. — в замешательстве спросил я.
«А как еще ты смог бы меня позвать, вывести из состояния ожидания? Это под силу только каннам, и то лишь тем из них, кто смогли хоть раз призвать дакка».
— Ты имеешь в виду трость
«Именно!»
— Ну, есть оно у меня; примерил колечко сдуру, не подумав, потом двое суток в себя приходил.
«Двое суток!? Да даже лучшие из древних после инициации отлеживались не менее декады под присмотром опытных врачей и наставников, а ты говоришь о двух сутках. Как тебе удалось его использовать?»
— Ну, на следующий день на меня напал местный зверек, что хозяйничал тут у тебя, пока ты отсыпался. Его хозяйственная деятельность отражена в куче костей, принадлежащих животным и разумным, вон за твоим постаментом; около скалы он устроил себе место для пикника, а в большой пещере столовая была, тоже вся костями завалена.
«На следующий день ты призвал дакка! Что ты потом сделал с Койрэ… с этим зверем?»
— Убил!
«Так просто: взял и убил? Ты же совсем ребенок!»
— Вот с помощью вашего дакка его и прикончил; правда, потом сразу и сам отключился, но утром ничего, очнулся — последствий никаких.
«Где он сейчас? Его кто-нибудь трогал? Ты его мясо ел?»
В его вопросе было столько тревоги, что я испугался.
— Я не видел, чтобы кто-нибудь его трогал… — проблеял в ответ.
Пес лежал пузом кверху, положив голову мне на колени. После его последнего вопроса мои руки стали дрожать и покрылись потом. Я сильно нервничал, предчувствуя большие неприятности, барбос задумчиво молчал. Долго молчал, минут десять, все это время я перебирал шерсть на его животе.
«Ты ел его мясо?» — повторил он.
— Только язык… — со вздохом сознался я.
«Как давно?» — возбужденно спросил он, внимательно смотря мне в глаза.
— Три дня назад, — обреченно ответил я.
«Голод сильно мучает, аппетит дикий, ешь неестественно много, а видимого результата нет. Все правильно?»
— Да! А ты откуда знаешь??
«А ты думаешь, это был единственный такой зверь здесь за все время? И как он возрождается после смерти, тебе точно неинтересно? Ведь его мясо до сих пор не пропало?»
— Только не пойму, при чем тут мясо зверушки и его преемник… Откуда взяться новому монстру и при чем тут я?
«Вот и я и сам не пойму, почему новый монстр до сих пор остается человеком…»
— Ты это о ком? — со страхом спросил я.
«О тебе, естественно! Никто не остается самим собой после того, как поест мясо зверя, попробует его кровь на вкус. Еще ни один канн не уходил от этого, притом обрученный с дакком».
— Но я не канн!
«Это ни о чем не говорит!»
— И еще одно… Я его крови не пробовал.
«Как это?.. Ведь мясо его ел?»
— Он внутри весь запеченный.
«Запеченный?..»
— Да.
«Как это получилось?»
И я вкратце рассказал о всех своих приключениях — о пигмее, его заплечном мешке, моей дурости, голоде монстра, моем снайперском выстреле в пасть зверюге и последующем желании отведать здешнего мясца. На этот раз бобик задумался где-то на час. Я уже стал клевать носом, пристраиваясь у него на животе поспать, как он снова обратился ко мне:
«Ты жить хочешь? Человеком жить разумным, а не прожорливым зверюгой?»
— Глупый вопрос — конечно, хочу, притом долго и счастливо.
«Ну, раз шутишь, шанс выжить и правда большой».
— Выжить где? — не понял я.
«Не где, а от чего!»
— И что же я могу не пережить? — напрягся я.
Бобик опять погрузился в свои мысли, и были они, скорее всего, далеко не радужные. Я кожей ощущал, как сильно он раздражен, хоть барбос и старался держать себя в лапах, но насколько трудно это ему давалось, знает он один. И на кого он сердится — на меня? Но из-за чего? Ведь я его спас, он сам в этом признался, а то, что поел запрещенное мясо, — так извините, не знал, голод не тетка.
Тем временим бобик почти успокоился, дыхание его выровнялось. Глаза были прикрыты, хвост крутился, как пропеллер. Такое чувство, что лохматый хитрован принял какое-то решение по части меня, но хочет его подать с выгодой для себя любимого. Интересно, что он там задумал? Во всяком случае, сторожем его владений я становиться не собираюсь, ни в человеческом, ни в зверином обличье.
Вокруг давно ночь. Звездное небо куполом накрыло землю. Довольно светло, метрах в десяти можно рассмотреть даже листья на деревьях.
«Я могу тебе помочь!» — с пафосом начал древний дипломат.
«Ну-ну. Давай-давай!» — Я специально не закрывал свои мысли от него, пусть видит мой скептицизм на его счет.
Какие у собак живые лица-морды… Явно было видно, что он поморщился. Учуял, шельмец, что я о нем думаю. Опять затяжная пауза.
Да у него же давно не было практики в общении с людьми, а в общении с человеком двадцать первого века из России не было вообще никогда! А у нас, у большинства граждан, выработано предубеждение ко всяким обещаниям, особенно предвыборным… И я не выдержал:
— Чего ты хочешь? Давай начистоту, без недосказанностей.
Пес вонзил в меня взгляд. Сверлит, как буровая. Еще дырок наделает.
«Давай, — наконец ответил он и через паузу продолжил: — Ты должен был заболеть после того, как поел мяса. Больше суток никто не держался, все превращения заканчивались еще раньше. У тебя же только усилился аппетит, добавляется сил, постепенно расширяется энергетический канал. Я не знаю, как развиваются люди. Ведь я сталкивался только со слугами древних, а каннов использовали и в качестве расходного материала в опытах. Но перемены в тебе видны. Заразился ты или нет, сказать не могу, но рисковать тобой не имею права. С другой стороны, и моя возможная помощь далеко не безобидна…»