Там, где поют соловьи. Книга вторая. Где мое сердце?
Шрифт:
Глава 1. Рыжая Фря
Белеющая в сумерках каменистая тропинка привела к башне, когда-то служившей маяком. Невидимые во тьме волны бились о скалистый берег далеко внизу, под обрывом. Под крышей башни одиноко светилось окно. Свет был мягким, теплым. Стелла знала, что там ждет ее мама. На столе, покрытом вышитой скатертью, под уютным абажуром блестит горячими боками самовар, в плетеной корзинке горкой лежат маковые бублики, и кровать манит мягкими подушками. Девочка пошла вдоль стены, касаясь ладонью исхлестанных солеными ветрами камней, пока не дошла до приоткрытой двери. От времени дверь осела на проржавевших петлях и с трудом поддалась детским рукам. Образовавшейся щели хватило, чтобы протиснуться
Стелла оказалась в темном сыром пространстве, словно на дне колодца. Вдоль стен спиралью поднималась винтовая лестница – просто истертые за многие годы каменные ступени без какого-либо ограждения. Девочке стало страшно – как подниматься? Дверь так высоко… Стелла видела свет, пробивающийся в щель по краю дверного проема. Она вздохнула и шагнула на первую ступеньку, вторую, третью… Все внимание сосредоточилось на том, куда поставить ногу, за что зацепиться на стене. Ступенька за ступенькой, ступенька за ступенькой, и еще одна, и еще… Вдруг над ее головой раздался шорох, писк. Потревоженные ею летучие мыши заметались, задевая крыльями волосы, цепляя пряди коготками. Стелла чуть не потеряла равновесие, нечаянно глянула вниз. Боже, как высоко она успела подняться! Дно башни-колодца терялось во мгле. У девочки закружилась голова. Она вцепилась в выступ камня, распластавшись по стене, не в силах сделать шаг вверх или вниз; стояла так, пока голова перестала кружиться и дыхание выровнялось. А цель – вот она, до нее остался всего один виток лестницы. Стелла осторожно, медленно пошла дальше. Дошла. Узкая площадка, медная дверная ручка – только руку протянуть. И тут девочка с ужасом поняла, что дверь открывается в ее сторону, распахнет – и неизбежно сорвется вниз! Где же мама?! Почему не приходит на помощь? Слышится шепоток… смешок… Луч света ширится…
Стелла вынырнула из мучительного сна и увидела над собой ухмыляющиеся лица своих врагов: Мазы, Гашеного и Малого. Она дернулась, чтобы вскочить, и тут же вскрикнула от боли, опрокинулась назад, схватившись за голову. Все ее волосы, прядь за прядью, были привязаны к прутьям железной койки. Мальчишки захихикали, толкая друг друга локтями. Визжать или кричать, как обычно защищаются девчонки, Стелла не умела, в критические моменты у нее перехватывало горло. Ее оружием были ногти, она и стригла их заостренно. Быстрое движение – и лицо Мазы украсили три багровых полосы. Он вскрикнул, замахнулся кулаком. А вокруг уже поднялась суматоха – проснулись соседки по девчачьей спальне. Распахнулась дверь, в проеме возникла дородная фигура Простокваши – дежурной воспитательницы. Пока она шарила по стене в поисках выключателя, мальчишки прошмыгнули мимо нее и улепетнули вдоль коридора на лестницу.
– Стойте! – кричала им вслед Простокваша, – Гашев, Мазуров, Федотов! Я вас узнала! Утром к директору!
Но в ответ только топот ног на лестнице.
Прасковья Казимировна, воспитательница детского дома по прозвищу Простокваша, взялась распутывать волосы Стеллы. Некоторые пряди пришлось остричь.
– И чего они к тебе привязались, паршивцы? – ворчала она. – Чем ты им досадила? Уж который раз пакостят! Ну ладно, не реви. Утром к директору пойдем. Они свое получат.
Вскоре в спальне все стихло. Воспитательница ушла, погасив свет и плотно прикрыв дверь. Девочки угомонились и заснули. Только Стелла уснуть не могла. Вытерев злые слезы, она завернулась в одеяло и, прихватив подушку, взобралась на широкий подоконник, засунула подушку между холодным стеклом и собственным худеньким боком, задернула портьеру и осталась наедине с миром за окном.
Сидеть на подоконнике и наблюдать за тем, что происходило извне, было ее любимым занятием еще в те времена, когда они с мамой и няней Нафисой жили в доходном доме на Выборгской улице. Стелла стаскивала все подушки и одеяла с кровати, устраивала себе мягкое гнездо за шторой и наблюдала за всем, что происходило во дворе, на улице. От печки-буржуйки, установленной рядом, шло тепло. Их окно на третьем этаже выходило как раз на аллею, ведущую через скверик от парадного до кирпичной арки в решетчатом чугунном заборе. Все, кто входил во двор или выходил из двора, были у девочки как на ладошке. Стелла караулила тот момент, когда из-за угла противоположного дома показывалась мама. Она переходила улицу наискосок, минуя арку, шла по аллее к дому. Тогда Стелла с криком: «Мама пришла!» соскакивала с подоконника и бежала в коридор
Няня Нафиса спешила с кухни с кипятком, доставала из буфета посуду, и они ужинали, слушая рассказы мамы о событиях дня, делясь своими нехитрыми новостями. И это было самое счастливое время. Потом Стелла засыпала, прижавшись к теплому маминому боку. Китайская ширма – единственный предмет роскоши, оставшийся от прежних жильцов, отгораживала их кровать от сундука, на котором спала няня. Этот сундук заменял шкаф, в нем и на вешалке над ним хранились все вещи. Напротив кровати, у противоположной стены, стояли стол, покрытый клеенкой, два стула и буфет. На стене возле двери висело мутное от времени зеркало в растрескавшейся резной раме. Под ним – таз на табуретке. Вот и все убранство их жилища. Узкая как коридор комната производила удручающее впечатление, пока Агату не премировали в госпитале штукой цветастого ситца. Ткани хватило на шторы и покрывало для кровати. Из обрезков Нафиса смастерила абажур. Все остались без обнов, зато комната приобрела более обжитой, даже уютный вид.
Стелла смутно помнила другую квартиру – просторную, светлую, со множеством красивых вещей, игрушек. Помнила отца, его руки, его запах, голос, то ласковый, то сердитый. Помнила ощущение восторга и замирания сердца, когда он подхватывал ее, поднимал высоко над полом, подбрасывал в воздух, а потом прижимал к своей груди. А еще – как, сидя на папиных руках, тихонько дергала рыжие курчавые волоски, выглядывающие в расстегнутый ворот рубашки. Помнила веселую возню по вечерам на диване и сердитый голос мамы: «Лео, перестань! Ее же теперь не уложить спать!». А потом отец исчез, как исчезла из их жизни та квартира вместе с игрушками. И они оказались в этой комнате большой многонаселенной квартиры в доме на Выборгской стороне.
Соседей было много. За стенкой жили две девочки, Танька и Светка. Таня была старше Стеллы и не очень-то с ней водилась, а с младшей, Светой, они неплохо ладили. Кроме мамы Капитолины, громкоголосой, разбитной женщины, с ними проживал молодой парень Яшка, которого девочки называли отчимом и тихо ненавидели. Яков был мастеровитый, работящий, но выпивающий, из-за чего в соседней комнате часто вспыхивали шумные ссоры.
В следующей комнате жил настоящий оперный певец из Императорского театра. Точнее это он раньше, до революции, пел на сцене, а теперь работал гардеробщиком в пивной. Время от времени, как следует набравшись, сосед выходил на общую кухню и начинал петь арию за арией. Стелла удивлялась, как в его тщедушном теле помещается столько голоса! От его раскатистого баса дребезжали стекла в окнах. На просьбы соседей прекратить шум, певец только прибавлял громкость. Слушался он одного человека – свою жену Марию. Она знала, в какой момент выйти на кухню и увести разошедшегося супруга в комнату, сплошь увешанную афишами с его именем – Альберт Венгеров. Удивительно, но там воцарялась тишина.
Помещение рядом с кухней занимала старушка Прохоровна. Она единственная жила здесь еще с тех времен, когда всю эту квартиру занимала семья императорского конюха. Прохоровна была у них кухаркой. Революция вымела из теплых квартир всех царских слуг, а она так и существовала все в той же комнате для прислуги. С ней поселились племянник, деревенский парень, приехавший в Петроград на заработки, и его невеста Сонька, прибывшая вслед за женихом в столичный город. Как уж они размещались в маленькой комнатушке – и представить сложно.
Еще дальше, в самом конце коридора, жил одинокий профессор, самый настоящий – седой, в круглых очках, с усами и аккуратной бородкой. Стелла видела мельком в приоткрытую дверь, что вся его комната заполнена книгами, стол и подоконник заставлены мудреными приборами, какими-то склянками. Стелле сосед казался загадочным и даже опасным. Чем он занимался в своей комнате за плотно закрытой дверью, никто не знал. Подружки Танька и Светка уверяли Стеллу, что профессор умеет превращаться в черного кота, и в таком виде гуляет по двору, караулит в парадном одиноких жильцов, гипнотизирует и пьет их кровь. Мама Агата смеялась над такими рассказами, говорила, что это досужие выдумки. Стелла верила маме больше, чем подружкам, но по вечерам в одиночку ходить в туалет, расположенный в конце коридора, рядом с комнатой профессора, побаивалась.