Там, вдали, за рекой
Шрифт:
Мой дядя принимал зимой снежные ванны — вот как он был закалён! Зимой у дяди в саду всегда стоял перед крыльцом сугроб — дядя его сам нагребал, — и каждое утро дядя выскакивал из дому и барахтался в этом сугробе. Это, конечно, может не каждый, а дядя мог, потому что он был закалён с детства. И вообще у него было прекрасное здоровье. Многие, например, купаются в проруби — их называют «моржами».
Мой дядя тоже был «моржом», но он был не только «моржом», потому что не каждый «морж» может барахтаться в снежном сугробе каждое утро. Но такой уж человек был мой дядя.
А Благодарю за внимание, конечно, никогда не барахтался в сугробе и никогда не купался в проруби — он не был «моржом». Да что там «моржом» — он не мог бы даже просто пройти босиком по земле! Он бы тогда сразу умер. Потому он и носил галоши «прощай молодость». Он носил их даже летом.
Когда я вошёл во двор, напевая и размахивая портфелем, меня сразу увидели ребята.
— Иди сюда! — закричали они.
— Зачем? — крикнул я.
— Здесь дохлая крыса! — закричал Витька.
Витька тоже был там. Он учился со мной в классе и жил в нашем дворе. Я хорошо помню его фамилию: у него была болотная фамилия — Чирок.
— Мне некогда! «Скажи-ка, дядя, ведь не даром…» — пропел я.
Я спешил домой.
— Воображала! — крикнул Витька. — Получил «оч. хор.» и нос задрал!
— А ты не получил! — крикнул я. — Потому не задрал!
Витька был второгодник.
— Подумаешь! — крикнул Витька. — Зато у меня дохлая крыса! Я её сам убил, из рогатки…
— Сам ты дохлая крыса! — сказал я.
— Воображала, хвост поджала! — крикнул Витька, размахивая крысой.
Но я пошёл дальше, не глядя в его сторону.
Я подошёл к Благодарю за внимание. Он сидел и плевался. Он всегда плевался, когда сидел на лавочке.
— Здравствуйте! — сказал я ему.
— Благодарю за внимание! — сказал Благодарю за внимание. — Ну, как твои успехи, юный большевик?
— Очень хорошо! — сказал я. — Получил «оч. хор.» по математике!
— Весьма похвально! — сказал Благодарю за внимание.
— А ваши как успехи?
— Вот сижу, отплёвываюсь, — сказал он и плюнул.
— А почему вы отплёвываетесь?
Мне было неприятно, что он отплёвывается. «Так тепло, — подумал я, — солнце, 1 Мая, а он отплёвывается».
— Я всегда отплёвываюсь, — сказал Благодарю за внимание. — Отплююсь — и полегчает. Я уже давно отплёвываюсь. С семнадцатого года. — И он опять плюнул.
И тут вдруг мне что-то ударило в спину. Я обернулся: передо мной стоял Витька и размахивал дохлой крысой. Позади него стояли ребята.
— Воображала! — сказал Витька. — Идёшь к дядечке?
— Не твоё дело! — сказал я. — Дохлая крыса!
— Дядечкин хвостик! — крикнул Витька.
Ребята засмеялись.
— Чего ты ко мне лезешь? — сказал я. — Я к тебе не лезу, и ты не лезь!
— Иди к дядечке! — закричал Витька. — Иди к своему дядечке! А ну, иди! Сейчас же иди! А ну! — И он опять задел меня крысой. Прямо по подбородку.
— Пойду, когда надо! — сказал я. — Не твоё дело!
— Иди сейчас же! — крикнул Витька. — Пусть тебе дядечка что-нибудь наврёт! Про шаровую молнию! Или про полюс! Или ещё про что-нибудь! Мой папа сказал, что твой дядя болтун! Всё выдумывает твой дядя! И ты болтун!
— Вот это верно! — сказал Благодарю за внимание. — Что верно, то верно!
Ух как я разозлился! У меня даже дух захватило! Я знал Витькиного папу. Он часто гулял во дворе. И приходил к нам в школу. Он был такой толстый, пузатый. Витька всем хвастался, что его папа писатель. Его папа писал какие-то пьески для эстрады. Очень плохие пьески. Он даже дал нам один раз свою пьеску в драмкружок. И мы её играли. Очень скучная пьеска. Когда я показал дяде эту пьеску, дядя сказал, что это халтура. Дядя сказал, чтобы я никогда не играл в таких пьесках. И ещё дядя сказал, что он совсем не писатель, Витькин папа. Он даже не был членом Союза писателей. А каждый настоящий писатель обязательно должен быть членом союза. И ещё дядя сказал, что Витькин папа как раз тот человек, который не нашёл себя в жизни. Лучше бы он подметал улицы, чем писал пьески. Тогда была бы хоть какая-то польза людям. А от его пьесок никому не было никакой пользы…
И тут я замахнулся на Витьку портфелем.
— Как вот дам! — сказал я.
— А ну, дай! — сказал Витька. — Дай!
Я размахнулся и хлопнул его по башке — за дядю. А он хлопнул меня крысой. А я его опять портфелем. А он ударил меня кулаком по лицу. И у меня вдруг пошла кровь из носа. Витька увидел кровь и страшно испугался. Он бросил крысу и побежал.
— Ура! — закричал я ему вслед. — Дохлая крыса! — и заплакал.
— Э-эх! — сказал Благодарю за внимание. — А ещё юный большевик!
— А вы вовсе не алхимик! — сказал я и вошёл в парадное.
Я поднимался в квартиру, размазывая по лицу кровь.
— «Скажи-ка, дядя, ведь не даром…» — шептал я.
Настроение у меня было испорчено.
Мировая глава
Все эти три недели были для меня очень невесёлыми. Все эти три недели, пока не было дяди. 1 Мая прошло тоже невесело. Правда, я получил «оч. хор.» по математике и получил много подарков от мамы, папы и бабушки, и в школе я получил подарки и ходил с папой в цирк, но всё равно настроение у меня было плохое. Особенно после скандала с Витькой. Из-за того, что Витька так говорил про дядю. И из-за того, что у меня пошла кровь из носа. Правда, Витька позорно бежал, но всё равно мне было плохо. Меня теперь дразнили «Дядечкин хвостик» и «Кровь из носа». «Эй, Кровь из носа!» — кричали мне. Это было очень неприятно.
Но самое неприятное было в том, что я поссорился с дядей и расстался с ним не простившись. Я всё время думал о том, как дядя ходит один по Северному полюсу и грустит. Мне всё лезли на ум стихи Лермонтова, которые я учил с дядей: «На Севере диком стоит одиноко на голой вершине сосна, и дремлет, качаясь, и снегом сыпучим одета, как ризой, она. И снится ей всё, что в пустыне далёкой, в том крае, где солнца восход, одна и грустна на утёсе горючем прекрасная пальма растёт». На самом полюсе сосны, конечно, не растут — там ничего не растёт. Но, может быть, дядя и не был на полюсе. Может быть, он был в тайге. Да и не в этом дело. Дело в том, что дядя был там один, а я здесь был один. Дядя, конечно, не был совсем один, с ним были товарищи. И с ним был Чанг. А может быть, он был там с Полярным человеком. И всё-таки он был там один — в высшем смысле. Потому что мы с ним поссорились.