Там, за гранью. Уолдо. Корпорация «Магия»
Шрифт:
Не передаст ли он нечто скверное своим детям? Этого никто не знал.
Феликс заинтересовался, почему же в таком случае эйдетическая память оказалась не доминантой, а пользующимся столь дурной славой рецессивом.
– Есть два ответа, – отозвался Мордан. – Во-первых, специалисты все еще спорят, почему некоторые характеристики являются доминантными, а другие – рецессивными. Во-вторых, почему вы считаете эйдетическую память желательным свойством?
– Но… Мой Бог! Вы же выбрали ее для Бальди!
– Да, мы выбрали ее – для Теобальда. Но желательность – понятие относительное. Желательный – для кого? Совершенная память является преимуществом лишь при наличии разума, способного управлять ею, в противном случае она превращается в проклятие. Такое нередко встречается: бедные, бесхитростные души, увязшие в сложностях собственного опыта, знающие каждое дерево, но неспособные увидеть лес. К тому же способность забывать – это благословение, болеутоляющее средство, необходимое большинству из нас. Большинство не нуждается в том, чтобы помнить – и не помнит. Иное дело – Теобальд.
Разговор этот происходил в служебном кабинете Мордана. Арбитр взял со стола картотечный ящик, в котором были расставлены по порядку не меньше тысячи маленьких перфокарт.
– Видите? Я их еще не просматривал – это информация, которой снабжают меня техники. Расположение этих перфокарт значит столько же, сколько и содержание – а может быть, даже больше. – Мордан поднял ящик и вывернул его содержимое на пол. – Информация все еще там, но какой от нее теперь толк? – он нажал клавишу на столе, и вошел его новый секретарь. – Альберт, отправьте их, пожалуйста, на повторную сортировку. Боюсь, они слегка перепутались.
Альберт был явно удивлен, однако сказал лишь:
– Конечно, шеф, – и, подобрав с полу, унес разноцветные карточки.
– В первом приближении можно сказать, что у Теобальда достаточно ума для отыскания, систематизации и использования информации. Он будет способен охватить целое, извлечь из общей массы сведений значимо связанные детали и соотнести их. Для него эйдетическая память действительно является желательной характеристикой.
Да, конечно, это так… Но временами Гамильтона посещали сомнения. По мере того как ребенок подрастал, в нем все заметнее проявлялась раздражающая привычка поправлять старших, когда они ошибались в мелочах. Сам он в мелочах был изводяще педантичен.
– Нет, мама, это было не в прошлую среду, а в четверг. Я помню, потому что в тот день папа взял меня на прогулку, а когда мы шли мимо бассейна, то встретили красивую леди в зеленом костюме и папа улыбнулся ей, а она остановилась и спросила, как меня зовут, и я сказал, что меня зовут Теобальдом, а папу – Феликсом и что мне четыре года и один месяц. А папа засмеялся, и она засмеялась тоже, и папа сказал…
– Ну, хватит, – оборвал Феликс, – ты свое доказал. Это был четверг. Но нет смысла обращать внимание людей на такие мелочи.
– Но должен же я их поправить, когда они ошибаются!
Феликс ушел от этой темы, однако подумал, что Теобальду, когда он станет постарше, может понадобиться умение в совершенстве владеть оружием.
Сельскую жизнь Гамильтон полюбил, хотя поначалу она его не привлекала. Если бы не Великое Исследование, в котором он продолжал принимать участие, Феликс мог бы всерьез увлечься садоводством. Он пришел к выводу, что вырастить сад таким, каким хочешь его видеть – дело, способное удовлетворить потребности души.
Согласись на это Филлис – он и все праздники проводил бы здесь, возясь со своими растениями. Однако у нее выходных было куда меньше: едва Теобальд подрос достаточно, чтобы у него появилась потребность общаться со сверстниками, Филлис вернулась к своей работе, устроившись в ближайший воспитательный центр. Поэтому, когда выпадал свободный день, ей хотелось сменить обстановку – чаще всего устроить пикник где-нибудь на берегу.
Из– за работы Феликса они должны были жить неподалеку от столицы, однако Тихий океан лежал чуть дальше чем в пятистах километрах к западу. Это было восхитительно -упаковав ленч, добраться до побережья с таким расчетом, чтобы хватило времени вволю поплавать, долго, лениво, с наслаждением поваляться, а затем перекусить.
Феликсу хотелось понаблюдать за реакцией мальчика, когда тот впервые окажется на морском берегу.
– Ну вот, сын, это и есть океан. Как он тебе нравится?
Теобальд хмуро уставился на прибой.
– Хорошо, – неохотно согласился он.
– А что не так?
– Вода. Она как будто больная. И солнце должно быть там, а не с этой стороны. И где большие деревья?
– Какие большие деревья?
– Высокие, тонкие, с такими кустами наверху.
– Хм-м-м… А чем тебе не нравится вода?
– Она не синяя.
Гамильтон вернулся к Филлис, которая растянулась на песке.
– Ты не можешь вспомнить, – медленно проговорил он, – видел ли когда-нибудь Бальди стерео королевских пальм – на берегу, на тропическом берегу?
– Насколько я знаю, нет. А что?
– Постарайся вспомнить. Не показывала ли ты ему такую картинку, объясняя что-нибудь?
– Уверена – нет.
– А что он читает? Нет ли там каких-либо плоских иллюстраций?
Она порылась в своей превосходной и хорошо организованной памяти.
– Нет, я бы это помнила. И никогда не показала бы ему такой картинки, не объяснив ее.
Произошло это еще до того, как Теобальд пошел в воспитательный центр, а значит все, что он видел, он мог видеть только дома. Нельзя было, разумеется, гарантировать, что ему не попался на глаза отрывок из новостей или какой-либо другой программы, однако самостоятельно включать приемник он не умел, а ни Гамильтон, ни Филлис ничего подобного не помнили. Все это было чертовски занятно.