Таматарха. Крест и Полумесяц
Шрифт:
Потому-то ждать и трудно, и страшно, слишком тяжелые думы лезут в голову. Начнется бой, они отступят, сменившись горячкой схватки, в которой мне придется руководить воинами. Но сейчас это бесконечное ожидание, и мысли терзают душу, нестерпимо жгут ее изнутри, а в голове звучат лишь два слова: «Скорее бы»…
И словно в ответ на мою безмолвную мольбу ряды вражеской конницы заколыхались, задрожали, и всадники в хвосте сельджукской рати принялись разворачивать лошадей.
Началось!
– Приготовиться к схватке, копья склонить! По команде сомкнуть щиты!
Мои слова подхватили тысяцкие, за ними сотники и десятники, и тихие, вполголоса команды зашелестели по строю фаланги, словно листва на ветру. Тем временем сельджуки уже набирали скорость – видно, крепко прижали их катафракты союзников!
– Лучники, приготовиться к стрельбе по сигналу!
Всадники врага наконец-то заметили преградивший им путь монолитный строй фаланги. Истерично заревели боевые рога в ближних к нам рядах, что-то яростное завопили воины – но не свернули и не замедлили шаг, а лишь разогнались. Я напряженно смотрел на отметины, оставленные в трехстах шагах от восьмого ряда моих стрелков, к которым стремительно приближались турки…
– Бей!!!
Взвыли греческие горны, и тут же в небо взлетели тысячи стрел, неотвратимо устремившихся в сторону врага.
Раз, два, три, четы…
Я не успел произнести про себя «четыре», как стрелы врезались в сельджуков, выбивая их из седел, раня широкими наконечниками-срезнями людей и животных. А между тем в воздух взлетел новый рой оперенной смерти! Над долиной поднялся дикий вой покалеченных, а на уровне выставленных впереди отметин – сломанных древков, воткнутых между камней, – в одно мгновение образовалась куча-мала из поверженных лошадей и всадников и врезавшихся в них с разбега верховых, также полетевших на камни.
Но турки атаковали не плотной колонной, а разреженной толпой, потому первый залп моих лучников хоть и нанес им ощутимые потери, но не смог полностью остановить. Сзади резко зазвучали команды тысяцких и сотников, забравшихся на камни на более пологих склонах (на такой же поднялись и мы с горнистом) и корректирующих стрельбу. Один за другим два залпа накрыли стремительно приближающегося врага, алчно забирая жизни сельджуков. Последние молчали все это время – пока расстояние до строя фаланги не сократилось примерно до полтораста шагов.
И тут в небо взмыл ответный рой стрел.
– Щиты!!!
Тревожно заиграл горн – и тут же оборвался: горнист упал на камни с пробитым стрелой горлом. Я успел закрыться широким щитом, как только подал команду – и сердце кольнуло запоздалое сожаление о молодом парне из Корсуни Романе, у которого дома остались мать с отцом и младшей сестрой и возлюбленная, обещавшая дождаться его из похода. Кольнуло – и тут же отпустило, когда щит тряхнуло от трех попаданий сразу!
Сердце гулко забухало от осознания собственной уязвимости – как ни закрывайся, все стрелы на щит не принять. Необходимо спуститься вниз, укрыться в надежном нутре «черепахи»! Воины составили ее, сложив защиту над головами так, чтобы края щитов накладывались друг на друга. Вот только плевое расстояние – всего тройка метров по склону, да метр до строя фаланги – преодолеть теперь практически невозможно: выйдя на дистанцию эффективного поражения, сельджуки отправили в воздух шквал стрел. Если мои лучники пускают всего один снаряд в пять секунд, то всадники врага, как кажется, успевают выстрелить дважды в секунду, и это на скаку!
Еще одна стрела ударила в щит, вторая звонко врезалась острием в камень за спиной, опереньем едва не зацепив мою щеку, а третья пробороздила кожу сапога на правой ноге. Острая, жгучая боль подстегнула меня, позволив на мгновение позабыть о страхе.
– А-а-а!
С криком выпустив из себя страх, я резво скакнул со скалы к воинам, преодолев разделяющие нас метры одним могучим прыжком. Правда, приземлился не очень удачно: при столкновении с землей ступни соскользнули вперед, я потерял равновесие и жестко впечатался спиной в камень. От боли выбило дух. Но прежде, чем очередная стрела пришпилила бы меня к скале, Добран и его брат Дражко закрыли меня собственными щитами.
– Спасибо, братцы!
Вновь ответом мне были сосредоточенные кивки моих спасителей, весьма похожих как внешне, так и привычками.
Между тем сельджуки, явно не горя желанием насаживаться на копья, сумели затормозить лошадей у первого ряда щитов. Яростно крича, их воины принялись прицельно бить стрелами в просветы между скутонами, с силой, точно метать дротики. Другие же сосредоточили буквально сумасшедший обстрел на задних рядах фаланги, заприметив, где расположились мои лучники, и не позволяя им даже носа показать из-под асписов. Высокий темп стрельбы быстро опустошал колчаны противника, но сельджуки умудрялись меняться, ни на мгновение не прекращая поливать моих ратников смертоносным дождем. И хотя стена щитов над головами моих воинов наводила теперь на мысли уже не о черепахе, а о дикобразе, часть смертоносных снарядов все же находила цель, пройдя крохотными просветами в защите. Мы несли потери, пусть и незначительные, но враг не нес их вовсе! И как-то не очень похожи их действия, их изматывающая, безусловно эффективная против фаланги тактика на паническое бегство удирающей, разбитой катафрактами толпы…
Но нет смысла задаваться вопросами, ответа на которые сейчас все равно не получишь. Теперь мы оказались перед выбором: или продолжать стоять под обстрелом сельджуков, ожидая, пока грузины и аланы наконец-то прижмут их к нашим копьям, или самим пойти вперед. С одной стороны, мы быстрее навяжем ближний бой стрелкам, с другой, при движении потери могут возрасти. Но стойкое ощущение того, что у союзников что-то пошло не по плану, меня не оставляло, поэтому я выбрал второй вариант.
– Сотники, десятники! Передать по строю: приготовиться начать движение!
Теперь, когда рядом нет личного горниста, озвучивающего мои приказы условным звуком – их тут же подхватывали еще сорок сигнальщиков, по одному на каждую сотню, – команды приходится передавать по цепочке и ждать, пока они разойдутся по всей фаланге. Увы, других горнистов рядом нет, а заставить кого-то приблизиться ко мне значит сломать на месте его движения стену щитов, что сейчас неприемлемо. Наконец, прождав около минуты, я взревел:
– Пошли!!!
– Пошли!!!
– Хей!!!
Дождавшись, пока мой крик подхватят десятники, я точно уловил момент движения всей четырехтысячной массы людей, что был подобен разошедшемуся по рядам воинов разряду тока. Вместе с ними я сделал первый шаг под гулкий выдох ратников, испугавший отчаянно заржавших лошадей. Приблизившиеся вплотную к фаланге всадники испуганно шарахнулись назад, а зазевавшихся свалили точные удары пик воинов второго и третьего рядов – все это я увидел, на свой страх и риск приподняв щит и высунув голову в образовавшуюся щель. Впрочем, долго искушать судьбу я не стал, уже через пару секунд сомкнув края своего скутона с защитой братьев-варягов.
– Держать равнение, идти в ногу! Десятники, задать ритм!
И практически сразу по рядам фаланги разошлось гулкое:
– Левой… левой… левой…
Командиры специально делали паузу, задавая ритм, благодаря чему фаланга сохраняла практически идеальное равнение.
Мы прошли более пятисот шагов под непрекращающимся обстрелом сельджуков. Когда приходилось перешагивать через трупы людей и животных, сраженных нашими стрелами, ратники порой все же ломали стену щитов. Иногда турки успевали наказать воинов за подобную оплошность, но чаще всего греки закрывали прорехи в защите прежде, чем в них вошло с десяток стрел.