Тамбур

Ночью подземные переходы метро начинают пугать всерьез. Можно испугаться кого угодно — нищего со столь зловещим лицом, что ему впору промышлять на большой дороге, а не просить Христа ради, опухшей бомжихи, которая невразумительно и вместе с тем агрессивно требует милостыню, продавца грошовых игрушек, который назойливо предлагает свой товар… Пугает не он сам, не его товар — уродливые собачки, заводные солдаты с автоматами, которые стреляют цветными огоньками. Пугает то, что вокруг

него. То, что намертво въелось в сальную кафельную стену за его спиной, в плитки под его ногами. То, что и является истинным цветом ночи — не черным, а тускло-серым. Цветом голода, цветом отверженных, цветом преступления.

И потому женщина с девочкой лет двенадцати, спешившие выйти из перехода, так испугались, услышав сзади резкий оклик:

— Постойте!

— Что?!

Те разом остановились и обернулись. В этих ночных призывах, раздающихся в глухих местах, часто звучит не угроза, а мольба. Она звучала и сейчас в голосе молодой девушки, которая догоняла их торопливо запахивая на груди расстегнутое пальто — в метро было жарко, в переходе — умеренный климат, на улице — мороз.

— У меня точно такая же, — задыхаясь, проговорила девушка, подбежав вплотную. И вдруг виновато улыбнулась. — Простите! Вы испугались? Я ищу жениха для кошки…

И застенчиво прибавила:

— Ей сейчас очень нужно. Так орет по ночам, что соседи жалуются. Наверное, думают, что мы ее мучаем.

Ей шесть лет, и я подумала — пора бы связать, чтобы потом хоть котенок на память остался Она же не вечная! Только не с кем. А у вас…

— Наш Пусик! — радостно воскликнула девочка.

Она первой пришла в себя, и теперь ее личико, искаженное страхом, снова стало миловидным. — А ему ведь тоже надо! Мама, правда ведь?

— Извините, — повторила девушка. — Просто у вас тайская кошка, у меня тоже тайская, а женихов нет… У вас — кот?

— Кот, — наконец подала голос мать девочки. Она и в самом деле держала в объятиях тайского кота — бежевого окраса, с темной мордой, лапами и хвостом.

Его голубые глаза выражали полную невозмутимость.

Он один не испугался неожиданного «нападения» в переходе метро.

— Как повезло! — радовалась девушка. — И какой милый! Сперва я даже подумала, что это несут мою Вассу. Так похожи…

— И мы, мама, тоже получим котенка на память! — просияла девочка. — Нашему Пусику восемь лет!

— Вот именно, что восемь, — рассудительно, однако, вполне дружелюбно произнесла мать. — Он уже не молоденький. Не на что рассчитывать.

— Но, мама!

— В любом случае, — засуетилась девушка, — возьмите мой телефон. Сейчас!

Она принялась копаться в сумке в поисках бумаги, но ничего не нашла Тогда девушка оторвала клочок от пачки сигарет и торопливо нацарапала номер:

— Вот Меня зовут Мария. Маша.

— А меня Светлана, — радовалась девочка. Она смотрела то на случайную знакомую, то на мать, и в ее взгляде мелькало что-то заискивающее Так смотрят дети, которые очень любят родителей и понимают, что те относятся к ним несколько иначе. Дети, которые слишком рано узнали, что такое нелюбовь. — Наш телефон…

— Погоди, — оборвала ее мать. — Что ты суетишься? Наш кот — старый.

— Но, мама…

Кот поднял голову с плеча женщины, будто тоже хотел высказать мнение по поводу будущей свадьбы Скорее всего, отрицательное. Но ничего не сказал. Его старшая хозяйка нахмурилась:

— Давайте-ка созвонимся завтра. Мы слишком устали, ездили за город — И что — вот так? — поразилась девушка. — Без переноски без ошейника?

— О, наш Пусик такой спокойный! — Девочка продолжала рекламировать жениха, но в ее голосе звучала настоящая тревога. — Он такой милый, он… Мама! Ну почему ты так? У тебя хотя бы появится подружка!

Девушка оторопела. В этом возгласе было столько отчаяния, уже совсем недетского, что ей вдруг показалось, что не стоило останавливать этих людей, которые явно торопились домой после трудного дня. А может быть, и стоило… Глаза этого подростка умоляли ее остановиться. Настоять на знакомстве. В них явно читалось:

«На помощь!»

Но кому и зачем было помогать? Эти люди не были похожи на изгоев. На женщине — дорогая модная шубка, девочка одета проще, но как же еще одевать подростка, который вытягивается на глазах? У девочки — мягкое, привлекательное лицо, вскоре обещающее стать красивым. Лицо матери, еще не увядшее, не выражало…

Оно вообще ничего не выражало. Женщина спокойно смотрела на собеседницу, прижимая к груди кроткого кота. Зато дочь была вне себя:

— Мама, ядам наш телефон? Мама, я…

— Дай, — бросила та через плечо, отворачиваясь и невозмутимо продолжая путь.

— Вот, — засуетилась девочка, отыскивая в кармане клочок бумаги. Нашелся фантик от жвачки. — Это мамин мобильный, это мой…

— У тебя есть мобильный телефон?

— Да, — девочка взметнула такой молящий взгляд, что Маше снова стало не по себе. Счастливый ребенок не мог так смотреть. Вообще ни Один ребенок не должен был смотреть так. Даже тот, что просит милостыню в переходе метро.

— У меня есть телефон, — девочка обернулась, отыскивая взглядом мать, уже почти исчезнувшую на выходе из подземного тоннеля. — У меня все есть. Меня зовут Света.

— Ты говорила.

— Да? — будто в оцепенении переспросила та и вдруг бросилась вслед за удалявшейся фигурой, облаченной в дорогую шубку.

«Что за черт, — растерянно подумала девушка, глядя на опустевший переход. — И ведь сколько раз говорила себе — не знакомься на улице. На кого только не напорешься…А кошка перебьется. Ну дам еще одну таблетку. Ну не посплю еще ночь. Голосок у нее! Можно сажать на пожарную машину вместо сирены. Пускай вращает своими голубыми глазами и орет».

Когда она поднялась наверх, матери и дочери там уже не было. От них не осталось ничего, кроме фантика от жвачки, на котором были записаны два телефонных номера.

Девушка нащупала эту бумажку, когда глубже засунула руки в карманы. Внезапно она поняла, что пошла не в ту сторону. Ей нужно было свернуть направо, а она…

Получается, возвращалась туда, где забыла перчатки.

Туда.

Куда решила больше не возвращаться.

К тому.

С кем решила никогда не говорить.