Тамерлан должен умереть
Шрифт:
– Не подходи к нему, – прорычал я, схватил его под мышки и швырнул в гущу его товарищей, – если не хочешь проверить, наточен ли мой клинок!
Блейз опять привстал. Оглушенный и искалеченный, он опирался на колонну, держась за челюсть. Он поднял глаза к намалеванному на куполе небу, словно ожидая знака свыше. Затем мягко, с удивлением покачал головой и обернул лицо ко мне. В его глазах, глубоких и невинных, была боль разбитого сердца. Он зашепелявил кровавым ртом:
– Что ты беснуешься? Совсем рассудка лишился?
Я приблизил лезвие к его лицу и сделал на его щеках две борозды –
– Знакомо? Наверняка ты надеялся повесить и эту смерть на меня.
Он склонил голову и проговорил слабым голосом побежденного:
– Я люблю тебя.
– Как Дьявол любит святую воду.
– Нет, как брата.
– Тогда давай решим, кто из нас Авель, а кто Каин. – Я горько засмеялся. – Перепишем историю, и Авель будет жить.
– Ты изувечил меня.
– А ты меня убил.
В зале снова раздался шум.
– Мы здесь еще не закончили.
Я поставил Блейза на ноги и поволок его в лабиринт темных коридоров, уводящих в глубину театра и вверх, к богам.
Я толкал Блейза перед собой. Его кровь капала на ступени, указывая путь преследователям.
– Останови кровь, – рявкнул я.
Он горько прыснул – это могло прозвучать и смехом. Мы шли по неосвещенному заброшенному коридору: пыль покрывала все. Я пихнул его вперед, на смутную лестницу. Здесь никого не было со времени Чумы; лестничные пролеты опутала паутина. Сколько театралов, заполонявших эти галереи в предвкушении зрелища, лежат теперь в чумных канавах? Я вспомнил, как гул толпы проникает в уборную и подстегивает актеров, готовящихся выйти на сцену. Как мы смотрели друг другу в глаза и заключали пари, сколько сегодня пришло народа, гадая по гулу голосов. Внезапно воспоминание стало таким живым, что я остановился – уверенный, что слышу за спиной шум погони. Но все было тихо, как в склепе, только Блейз негромко постанывал. Мы продолжали восхождение и наконец дошли до поворота коридора. В таких местах женщин лишают чести и драгоценностей. Я прижал Блейза к сырой стене, приставил кинжал к его горлу и выплюнул ему в лицо только одно слово:
– Зачем?
Мгновение я думал – а может быть, даже надеялся, – что он снова начнет отпираться, ибо, когда он поднял голову и я увидел слезы на его ресницах, последние остатки моего разбитого мира рухнули в пропасть. Я прошептал:
– Да, ты сделал это. Ты убил меня. Ты говоришь с покойником, покойник.
Трудно было узнать в этом человеке Томаса Блейза, который умел легко заворожить полный зал. Он прижал руку к сломанной челюсти. Его усталый голос был приглушен болью:
– Я не хотел, чтобы дошло до такого.
В отчаянии я затряс его; Блейз по-прежнему держал руку у рта, но не сопротивлялся. Его затылок бился о стену, пока я не остановился, опасаясь до времени вышибить ему мозги.
– Назови мне имена, – сказал я и для пущей выразительности снова ударил его о стену. – Ты не настолько коварен, чтобы проделать все это самому. Кто стоит за тобой? Говори, и я подарю тебе пару лишних вдохов.
Блейз взглянул мне в глаза:
– Мы были лучшими друзьями.
Я снова нанес удар, отшвырнув его руку от лица. Тонкая струйка крови, вылетев изо рта, легла на стену дьявольским
– Говори.
Блейз вернул руку к израненному лицу, Словно это облегчало боль. Он запинался, но больше не взывал к нашей дружбе или былым временам. Рассказывая, он словно бы заглядывал в себя, отыскивая правду:
– Трудно припомнить, когда это началось. Несколько месяцев назад, когда в первый раз закрылись театры, у меня начались трудности. – Он помедлил.
– Что за трудности?
– Обычные. Кое-кто пришел мне на выручку.
– Они дали тебе взаймы? – Блейз кивнул. – В обмен на любовь?
Он засмеялся:
– Дни, когда моя любовь могла приносить доход, давно позади. Нет, я должен был вернуть деньги с процентами, а мне ведь нужно было еще на что-то жить. Когда пришло время платить, у меня не было даже того, что мне дали.
– И никакого плана?
– Я думал, быть может, старик… – Он вытер лицо. – Старик поможет. Но он предложил очень мало.
– И ты убил его?
– Нет! Да. – Он покачал головой. – Не сразу. Все это было много недель назад – до того, как ты уехал к Уолсингему.
– Так уже тогда против меня были заговоры?
В воздухе между нами повис его вздох.
– Я встретился с ними, чтобы просить отсрочки. Я знал, что, как только минует Чума, я смогу найти деньги. Но они избили меня, угрожали мне смертью, а затем предложили мне выход.
– Твою жизнь за мою?
– Не так просто. Они представляли могущественных людей. Мне сказали, что, если я придумаю, как привести тебя к Совету, они простят мой долг. – Теперь в голосе его звучала жалоба. – Ты оставил меня одного в целом городе, наедине с Чумой. Я сделал, как они сказали, чтобы спасти свою шкуру, я был уверен, что ты сам сможешь избавиться от них. Тебе это удавалось и раньше.
Я удивленно покачал головой. Он убил Кида, Ворчуна и меня за кошель золота.
– Я бы дал тебе денег.
– И презирал бы меня. – Раньше мне не приходилось слышать в его голосе такого отвращения. Я начинал кое-что понимать.
– Дело не только в деньгах, – прошептал я. – Ты посылал эти письма. Я знал, что ты мне завидуешь, но не знал, насколько. Ты ненавидишь меня.
Блейз потряс головой:
– Ты взял мою любовь и смял ее. Ты потешался над моими стихами. Представлял меня как одного из лучшихактеров Лондона и ни разу не назвал лучшим.Подшучивал надо мной. Заставил меня пройти сквозь врата ада и потом отдал роль волшебника другому, а мне опять досталось играть слугу. Ты навязал мне роль убийцы, и я стал им. – Он уронил голову. – Но ненависть ушла – теперь, когда мы на равных.
Я взглянул на окровавленное существо у стены и рассмеялся:
– Да ты настоящий Фаустов король. Недо-актер и непоэт. Жалкий тип, который убивает стариков ради пожитков. Ты оставлял свои послания, чтобы добавить театральности погоне, – но еще и потому, что хотел, чтобы я нашел тебя. Стал твоей публикой, восторгался тобою в роли убийцы, когда на деле ты все это время был всего лишь наемником наемников. Убить тебя – все равно что убить насекомое. Ты никогда не был мне равным и никогда не будешь.