Тамерлан. Железный Хромец против русского чуда
Шрифт:
Дома слуги зверька ободрали, выпотрошили тушку, да в слабом яблочном уксусе и замочили. Известное дело: зайца коли не вымочишь, мясо потом не разжуешь.
Подвесив к седлу убитого зайчонка, князь и молодость свою вспомнил, и мясца свежего к столу привез.
А леса осматривал, дабы решить, что людишкам в посад для строительства домов отдать, а что для ремонта тына да ворот приберечь. Дуб, ясное дело, для тына, сосна да ель – для домов.
Ключник князя сопровождал, слушал внимательно – за неправильный поруб ему отвечать.
– И здесь сосну порубить, – указал князь.
– Не можно, княже, монастырские то земли, – покачал головой ключник.
– Знаю, – недовольно скривился князь, – да немного можно – хлыстов двадцать. От монастыря не убудет.
– Жаловаться придут, челобитные патриарху писать будут, – продолжал ключник.
Князь только рукой махнул. И земли у монастыря хорошие – пахотные, и леса есть, серебром князь периодически настоятеля одаривает, а все жалуются.
Набрать бы еще людишек в войско, да казна не позволяет. Денег – только до нового урожая дотянуть. А будет ли он – одному богу известно. Хотя зима снежной была, земля весной влагой напиталась, травы вон какие взошли. Еще бы дождей да солнышка, тогда и подать собирать можно. Лишь бы басурмане летом набег не сделали. Все порушат, лошадьми урожай вытопчут, людей в полон уведут. И так уже деревни полупустые. Одно выручает – из Великого княжества Литовского людишки бегут, поскольку там еще хуже. Священники совсем распоясались, ни бога, ни короля не боятся. Одно слово – схизматики.
После обеда Федор Иванович степенно поднялся в свой кабинет – посидеть, подумать. То ли письма с гонцами отправить к соседям, в княжество Пронское да Новосильское, и к Олегу – в Рязань, то ли самому съездить: посидеть, пива попить да обмозговать… Пожалуй, лучше самому съездить, глядишь – чего-то узнать удастся.
Хоть Федор Иванович и данник Рязанского князя, но и добрых отношений с соседями терять никак нельзя. Хоть они совсем и не друзья Олегу – уж больно он заносчив, всех под себя подмять хочет.
Размышления князя прервал сын Иван. Постучав, он вошел, плотно дверь за собой прикрыл, уселся на деревянный стул напротив стола.
– Все в лучшем виде, княже, исполнено.
– Не может быть! Митрофана-охотника в Хомутов лес отправили, а обоз купеческий на Данков пошел.
– Не зря Митрофан-охотник удачливый да следопыт. Он на опушке леса у дороги схоронился. А как обоз по другой дороге пошел, так он бегом туда. Все стежки-дорожки зная, он обоз опередил, возле дороги устроился. А дальше, князь, послушать бы его самого. Больно занятно.
– Зови.
Иван исчез за дверью и вскоре вошел вместе с Митрофаном.
Вида тот самого обыкновенного: худощавый, белобрысый, лицо в веснушках, в суконной поддевке. Из оружия только – только нож маленький обеденный на поясе.
Поклонился в пояс:
– Здрав буди, княже Федор Иванович!
– И тебе здоровья долгого, Митрофан! Присаживайся, расскажи, как да что.
– Я, значит, на опушке устроился вначале. Смотрю, обоз из города вышел и по дороге на Данков пошел.
– Это я уже знаю – княжич рассказал. Только он еще баял, интересное ты что-то сказать можешь.
– Хм, перебежал я по лесу да по оврагу – прямо к Суслову лесу. Не близко, да ведь и обоз медленно идет. Устроился я в зарослях орешника – там полянка рядом и ручей. Обозы завсегда тут останавливаются – лошадей напоить.
– Знаю это место. Так ведь и от Ельца не близко – верст семь будет.
– Что для меня семь верст? – ухмыльнулся Митрофан. – К тому же я чуть срезал, короче вышло. Так вот, обоз вышел на поляну. Возничие лошадей поить стали, воду в баклажки набирать. А купцы по очереди к этому подходили, кого Иван Федорович показал. Докладывали что-то, а он их ругал.
– Ты что – и разговор слышал?
– Слышать-то слышал, да не понял ничего.
– Они что-то по-татарски говорили?
– В том-то и дело, что нет. Я по-татарски понимаю немного – ни одного знакомого слова. Так ведь и без слов понятно, когда ругают. Он, похоже, главный в обозе.
Федор Иванович и сын переглянулись.
– А на каком языке?
Митрофан пожал плечами.
– Дальше продолжай.
– Я момента дождался, когда возле него никого не было, да и стрельнул.
– Попал?
– А то! – выпятил грудь Митрофан. – Прямо в горло. Наповал – даже не пискнул.
– А купцы?
– Они не сразу и заметили. Потом подбежали, положили на телегу его. Сами по деревьям глазищами зырк-зырк. Видно, лучника боялись. Из телег своих сабли вытащили. Да я дожидаться не стал, отполз тихонько да убег.
– Не видел тебя никто?
– Обижаешь, князь! Я рядом со зверюшкой пройду – ни один лист не шелохнется. На обратном пути город обошел, по Новосильскому тракту вернулся.
– Молодец. Язык за зубами держи! Большое ты дело для Ельца сделал, лазутчика убил. Держи награду.
Князь протянул Митрофану серебряный татарский дирхем.
– Вот за это спасибо, князюшко! Давно серебришка в руке не держал.
Митрофан отдал поклон и, пятясь, вышел.
Иван приоткрыл дверь, наблюдая, как Митрофан сошел по лестнице вниз, притворил дверь, уселся на стул.
– Что скажешь, князь?
– Действительно, любопытно. Похоже, Митрофан правильно узрел – главный он в обозе. А товары да купцы – для прикрытия. Голову на отсечение даю – набег в лето будет. Одно непонятно – почему говорили не по-татарски.
– Ой, отец! Да у татар союзников из других племен полно. Я же видел – он на татарина лицом совсем непохож.
– Пусть так.
Князь задумался.
– Надо в соседние княжества ехать, с князьями говорить, помогут ли они нам войском или отсидеться за своими стенами думают. Завтра же в Новосиль еду! Ты на княжении остаешься.
– Как скажешь, князь.
Сборы были недолги, верхами до Новосиля ехать всего два дня.
Князя сопровождали пятеро дружинников – без них нельзя; почетный эскорт нужен – князь все-таки, да и защита от лихих лесных людишек, кои пробавлялись на дорогах разбойным промыслом.