Шрифт:
ПРОЛОГ
Ночью с машины Евгения Краева сняли колеса. Сам по себе этот факт экстраординарным не был. Месяц назад его «Жигули» девятой модели «разули» аналогичным способом на том же самом месте — на крошечной стоянке перед домом. Рано утром Женя вышел из подъезда, уселся за руль и включил зажигание, прогревая остывший за ночь двигатель. Слегка постукивая пальцами по рулевому колесу в такт струившейся из «Пионера» песенки про «Владимирский централ», он ловил на себе недоуменные взгляды прохожих. Эти взгляды его раздражали. Ну и что, что он опер из «уголовки»? Разве операм из уголовного розыска запрещается ездить на личных «девятках» текущего года выпуска? Вы хоть знаете, как они, эти «Жигули», у него оказались? Нет, не знаете! Эта машина не куплена на взятки и
Женя решил, что двигатель прогрелся достаточно. Включив первую передачу, он слегка вывернул руль в сторону проезжей части и… Все было в порядке: передача включалась, руль крутился, обороты набирались. Был даже момент, когда обороты достигли уровня, когда надо переходить на вторую передачу. Если верить спидометру, Женя мчался по дороге со скоростью около шестидесяти километров, и мимо него должны были мелькать деревья, которые в данный момент стояли перед глазами как вкопанные. Женя мчался, а машина стояла на месте. Спасибо соседу.
— Евгений, — прокричал тот, высовываясь из форточки, — заканчивай херней страдать. Она так не поедет. Нужно колеса поставить.
Ошарашенный услышанным, сотрудник милиции открыл дверцу и выбрался на улицу. Он секунду смотрел на нижнюю часть своей машины и его «твою мать…» совпало с хлопком закрываемой соседом форточки.
Перламутровая «девятка» покоилась на пьедестале из кирпичей, выложенных чьей-то торопливой рукой. Четырех новеньких колес с «крутыми» дисками и покрышками «Гисловед» как не бывало. Теперь стало понятно, почему мимо окон не пролетали березки. На кирпичах ездить по городу, может, и можно, но трудно.
Краев тогда опоздал на работу. Признаться в том, что у него, опера, укатили из-под носа колеса с его же машины, означало стать объектом насмешек в коллективе. И Женя сказал, что сломался будильник.
Сейчас он снова смотрел на кирпичи и в его голове заворачивались в вопросительный знак мысли о том, как мотивировать опоздание сегодня и связана ли очередная кража с его профессиональной деятельностью. Если в бесполезности первого он не сомневался, то в отношении второго уже стала просматриваться тенденциозность. Помимо восьми укатившихся не по своей воле колес был еще сгоревший во время его отсутствия дерматин на двери и выбитое на кухне стекло. Если бы это были друзья отца, а точнее отчима, с которым он познакомился в пятнадцатилетнем возрасте, то в окно влетел бы не кирпич, а «Ф-1» или бутылка из-под шампанского с «коктейлем Молотова». Эти отморозки, имеется в виду сослуживцы и партнеры отчима, не станут тратить время на кражи колес и разбивание окон. Они обычно сразу разбивают головы. Чужие, разумеется. На мелкие пакости способна другая категория подонков — номенклатура Евгения Александровича Краева, капитана милиции. Весь материальный ущерб от этих пакостей можно было смело отнести на счет мести друзей тех, кто имел неосторожность воровать и грабить на территории райотдела, закрепленной за старшим оперуполномоченным уголовного розыска Краевым.
Женя с досадой плюнул под левое переднее… под левую переднюю кладку кирпичей и бросил на капот кожаную папку.
— Иди, иди! — услышал он за спиной. — Я присмотрю. Только вот что, Женька, мне через пару часов на работу нужно. Так что смотри сам…
Краев развернулся. Лица соседа не было видно из-за почерневшей от пыли и старости полиэтиленовой сетки от комаров. Сквозь эту сетку пробилась струя сигаретного дыма, и Краев снова услышал:
— Поймал бы ты их да жопу намылил как следует. Колеса-то хорошие были? Как в прошлый раз?
— Нет, — вздохнул Женя. — Это были колеса со служебной машины. На время взял, пока та в ремонте… Колеса дерьмовые, а шуму будет как из-за золотых.
— Ну, ладно, давай, беги. Я посторожу. Только — до десяти часов.
— Договорились, — расстроенно бросил Женя, взял папку и зашагал в сторону остановки.
Пройдя несколько шагов, он остановился, резко повернулся и запоздало крикнул:
— Спасибо, Серега!
Но тот, закрывая форточку, его уже не слышал.
До пятнадцати лет Женька рос счастливым человеком. Его отец умер, когда ему едва исполнилось три года, поэтому чувство горя от потери близкого человека в его памяти не всплывало. Отца он не помнил и не мог оценить присутствие мужского начала в семье. Женька довольствовался тем, что имел. Его мать, очень красивая и гордая женщина, тянула хозяйство, состоящее из сына и двухкомнатной квартиры, в одиночестве. Зарплаты учителя французского языка и небольших приработков в качестве репетитора хоть и хватало на жизнь, но не могло удовлетворить требования времени. Свои первые джинсы Женька надел именно в тот день, когда появился отчим. Вместе с джинсами на его кровати лежали вещи, об обладании которыми он мог только мечтать: настоящие, фирменные, привезенные из Германии спортивный костюм и кроссовки «адидас», куртка из плащовки с эмблемой хоккейного клуба «Детройт рэд уингз», майки, от лейблов на которых рябило в глазах и делало всю картину нереальной, — NIKE, REEBOK, PUMA…
Женька не верил, что все это происходит именно с ним. В доме появились дорогие продукты, аппаратура, а вскоре вся семья переехала в трехэтажный коттедж под охраной восьми здоровенных детин. Во дворе был бассейн, под домом — гараж, в котором стояли «Мерседес», «Крайслер» и микроавтобус. Мать преобразилась до неузнаваемости. Женька уже не видел ее стареньких костюмов и дешевой косметики учителки французского. Отчим покупал и покупал для нее баснословно дорогие вещи, приставил личного визажиста, причем делал он это такими ускоренными темпами, словно стыдился ее прежнего вида. Словно он желал стереть с нее все, что на ней было до сих пор. Женька просто не успевал за такими переменами в своей жизни и по малолетству считал, что пришла золотая пора, о которой часто говорила мама: «Наступит день, Женька, когда ты почувствуешь себя счастливым и все у нас будет хорошо…» Но он думал, что уже счастлив, раз жива мать и в доме есть все необходимое. И теперь он, словно во сне, пытался привыкнуть к переменам. Пытался привыкнуть быстро, поспевая за действиями отчима. Раньше Женькина жизнь тянулась, как пленка на мамином магнитофоне, — размеренно и медленно. Теперь же казалось, что появившийся в ее жизни мужчина нажал кнопку ускоренной перемотки. В доме стали появляться обеспеченные люди — знакомые отчима и партнеры по работе — и с чувством плохо скрытой брезгливости бросать косые взгляды на мальчишку и его мать. Эти двое словно мешали нормальному течению жизни, словно были из другого, чуждого им мира. Иногда эти деловые и дружеские встречи затягивались до утра и сопровождались питием дорогостоящих напитков и карточными играми. На кону стояли суммы, от которых Женьку коробило. К отчиму он обращаться боялся, а та информация, которую он получал от матери, ограничивалась сведениями о том, что Николай Владиславович является директором завода буровой техники. Что такое отцовская любовь, Женька узнать так и не успел. Первым чувством, которое он испытал к новому человеку, стала ненависть.
Николай Владиславович ударил по лицу мать уже через месяц совместной жизни. Простить такое пятнадцатилетний пацан не мог никому и ни при каких обстоятельствах. Его кулак врезался в подбородок отчима уже через секунду после случившегося. Мальчишка стоял напротив стокилограммового мужика, как ощетинившийся хорь, и ждал расправы. Однако отчим, который даже не пошатнулся после удара, пошевелил нижней челюстью, словно вправляя кости на место, и спокойно проговорил:
— Молодец, пацан. Далеко пойдешь. Если не остановят. А ты, дорогая, прости, больше не повторится. Похоже, и мне привычки менять надо.
В последующем такое действительно не повторилось, но изменить отношение Женьки к отчиму это уже не могло. Напротив, мальчишка все стал делать вопреки желаниям Николая Владиславовича. Отчим хотел отправить пасынка на лето в Германию, «посмотреть мир», а тот все три месяца проработал на заводе токарем. На заработанные деньги купил себе одежду по средствам, а все подаренные «прикиды» сложил в сумку и оставил в кабинете Николая Владиславовича. Тот смирился, но сумку перенес в Женькину комнату: «У меня места там нет…» Потом последовало предложение «отмазаться» от армии: «Меня уважаемые люди в городе не поймут, если мой сын будет служить…», однако Женя Краев через месяц поступил в военное училище, хотя об этом ранее даже не думал. Выдержав все четыре года муштры — сломаться и вернуться он не имел права, — получил диплом, свидетельствующий о наличии высшего образования, и уволился из армии, прослужив командиром взвода в Даурии всего полгода.