Танцуй для меня

Рамм Тина

Чьи-то руки аккуратно ложатся мне на плечи, и я оборачиваюсь. Роза. Несмотря на произошедшую ситуацию, она пришла поддержать меня. Была рядом все эти дни. Вытирала мне слезы и не давала впасть в депрессию.

— Все почти разошлись, пойдем домой?

Смотрю по сторонам — пусто. А разве здесь было много народу? Нет. Родственников нет. Пришли только наши соседи и мои друзья.

Перевожу взгляд чуть дальше и вижу знакомую иномарку. Тимур? Нет. Это не он. Он не знает о моей утрате. Он никогда меня не простит. За эти бессонные ночи, когда в каждом темном углу мне

мерещился силуэт бабушки, я думала о том, как же сильно я могла ошибиться. Доказательства неоспоримые, но моя израненная душа нашептывала, что он не виноват. Он ничего не делал. Тимур никого не трогал. Но обернуть время вспять невозможно.

Тимур никогда не сможет уйти от меня, потому что из сердца никто не уходит. Физически это возможно, но не на уровне сердца. Те, кто в него допускается, навсегда в нем остаются. Возможна только перестановка мест, к примеру с первых рядов на дальние, но от этого суть не меняется: в сердце погостить невозможно, в нем остаются только на постоянное место жительства.

— Матвей, должно быть, соскучился по тебе.

— Ты иди. Я схожу к родителям.

— Но, Адель…

— Не переживай, я справлюсь.

Роза поджимает губы и коротко кивает. Приглаживает руками складки черного платья и уходит.

Иду по узкой тропинке городского кладбища. Эту дорогу я знаю наизусть. Прохожу прямо под длинными ветвями могучей ивы и убираю в сторону зеленые ветки. На лоб прилетает капля воды, говорят, это ива плачет. Плачет вместе со мной. Оплакивает моих родных. И когда, наконец, мои ноги останавливаются, а руки аккуратно ложатся на темно-синюю ограду, сердце впервые за долгое время успокаивается, а душа перестает кровоточить.

— Мам, пап, привет.

Подхожу ближе к кресту и смахиваю пыль с фотографии мамы. Здесь она еще молодая с кудрявыми светлыми волосами и лучезарной улыбкой. Красивая.

— Бабушка покинула нас. Вы, наверное, уже знаете. Встретились? Она скучала по вам.

В моменты тяжелых душевных терзаний я всегда приходила к родителям. При их жизни и после их смерти. Они помогали мне находить ответы на вопросы, пусть даже если говорила только я. Мне было достаточно прийти к их могилам и рассказать все, что на душе. Все плохое и все хорошее. Я верю, что они слышат меня.

— А еще я влюбилась, представляете? Все случилось так быстро, что я даже не успела ничего понять. Он хороший, он бы тебе понравился, пап, — смотрю на фотографию отца. Темные глаза, такие же, как и у меня. Впервые за эти двое суток я плачу. Глаза нестерпимо зудят от нехватки сна и соленой влаги. — Но он ни в чем не виноват, я знаю. Просто… Я ошиблась.

Ноги перестают меня держать, и я падаю на холодную землю, схватившись за тонкие брусья ограды. Больше себя не сдерживаю, позволяю себе плакать и биться в истерике.

— Мам… Пап… Я больше так не могу… Заберите меня… Заберите меня с собой… Пожалуйста…

Знаю, что сказала бы мама. Она бы напомнила мне, что у меня есть единственная причина двигаться дальше. Матвей еще совсем маленький, у него вся жизнь впереди, я не могу умереть и оставить его одного. Представляю его маленькое лицо, как

он плачет и ждет меня дома. Я оставила его с нашими соседями. Нужно снова придумывать, что сказать ему, когда он спросит, где бабушка.

Встаю с мертвой земли и отряхиваю сухие травинки, прилипшие к моей черной юбке. Мне нужно идти. Идти, чтобы жить дальше. А лучше бежать. Бежать от самой себя, навстречу своего далекому и неизвестному будущему.

Аккуратно преступая непонятные кочки на земле, бесшумно подхожу к калитке кладбища. Роза стоит ко мне спиной под невысоким деревом и разговаривает по телефону. Хочу уже позвать ее, но когда до меня доходит смысл ее слов, я замираю на месте.

— Я не могу так, не могу! Какой же ты деспот! Она похоронила бабушку!

Она замолкает, внимательно слушая собеседника в телефоне. Тяжело вздыхает и истерично вскидывает руками.

— Надо все ей рассказать! Я вижу, как ей тяжело! Я скажу ей правду! — Роза нервно дергает ногой. — Да? И что ты мне сделаешь?! Я собираюсь сказать ей, что никакого изнасилования не было и ты меня не остановишь!

Я делаю неловкое движение, и сухая ветка под моей ногой громко трещит, разрывая кладбищенскую тишину. Роза быстро оборачивается и моментально бледнеет. Мужской голос продолжает что-то невнятно говорить из ее динамика, но она скидывает вызов.

— Никакого изнасилования не было?

— Адель… Я все объясню, — ее жалостливые глаза находят мои, она нервно закусывает губу и с силой сжимает телефон в кулаке. — Мы с Данилом собирались брать ипотеку, ты знаешь как нам нужны были деньги. И… Даян предложил провести авантюру с изнасилованием. Я не знаю, зачем ему это было нужно. В ту ночь Тимур знатно перебрал и… В общем, мы подстроили все так, будто он избил меня и надругался. Мне нужны были деньги, Адель. Я собиралась тебе рассказать правду. Прости, пожалуйста.

— Поверить не могу…

— Прости меня…

— Сколько? — я подхожу ближе к Розе и замечаю ее недоумевающий взгляд. — Сколько он тебе дал?

— Триста тысяч… — она произносит после небольшой паузы и стыдливо опускает глаза к земле.

— Триста тысяч? Такова цена нашей дружбы? Убирайся.

— Адель…

— Уходи!

После моего крика, Роза дергается и делает пару шагов назад. Кидает на меня последний взгляд и разворачивается. Я продолжаю смотреть на ее удаляющийся силуэт и начинаю идти только тогда, когда она покидает поле моего зрения.

Глава 35. Прости мои ошибки

Ошибки всегда можно себе простить, если только найдётся смелость признать их.

Брюс Ли.

Я любила бабушкины пирожки с яблоками. Такими вкусными они ни у кого не получались. Месяц назад мы жарили их вместе на крохотной кухне нашей квартирки. Бабушка месила тесто, а я наблюдала за ее действиями. «Он любит тебя, Адель! Просто не может признаться тебе… Ревность в мужчине должна быть. Но ее не должно быть видно, как соли во вкусной еде. Да и от женщины многое зависит — часто ревность вызывает недостаток откровений в отношениях. Весь секрет в уступках, а ты подпусти его к себе ближе.»