Танцующая с Ауте
Шрифт:
Раниэль-Атеро просто смотрит на Зимнего, и ярость исчезает, поглощённая неземным спокойствием. Так вода, пролитая в пустыне, втягивается в песок, не оставляя и следа. Но сможет ли песок поглотить океан?
— Утоляет боль? Вот как? — Теперь уже в голосе отчима позванивают далёкие нотки гнева. — И что, много боли ты утолил, глядя на её смерть? — Отчим кивает туда, где среди чёрных простыней и запаха цветов угасает золотоволосая жрица. — Доставляет ли это тебе удовольствие? Наслаждение достаточное, что стоило являться сюда смотреть на дело своих рук?
Я удивлённо
Зимний отводит глаза.
— Ответь на вопрос, traidos valma! — Незнакомые слова давно забытого языка хлещут спокойной властностью. — Исцеляют ли её страдания твою боль?
— Нет.
Фиалковые глаза вновь встречаются с тёмно-синими, но в них нет ни сомнения, ни стыда.
— Но страдания людей исцелят.
— Ты уверен?
Голос Раниэля-Атеро тих и глух. Из них обоих будто выпустили весь гнев, все чувства. Осталась лишь усталость. Древние смотрят друг на друга, и я понимаю, что когда-то эти двое были очень близки. Только настоящая любовь может превратиться в такое горькое сожаление. Печаль, сожаление, нежность… Что Учитель имел в виду, когда говорил, что Зимний ответствен за смерть Эвруору?
— Да, я уверен.
Раниэль-Атеро безнадёжно качает ушами. Зимний говорит тихо, страстно, будто для него очень важно быть понятым:
— Драйоне была всем для меня, всем, понимаешь? Впервые за тысячелетия встретить женщину и не бояться её потерять. Не просто ещё одна ученица, ещё одна бабочка-однодневка из бесконечного ряда ей подобных, мимолётно пригревшаяся на твоей груди, чтобы назавтра исчезнуть навсегда. Жена. Спутница жизни. Друг до скончания Вечности. А они отобрали её. Убили. Уничтожили её и даже не поняли этого, походя, случайно, бездумно. Они должны ответить, должны заплатить. Я прослежу за этим.
— И попутно уничтожишь… сколько ещё ты уничтожишь таких, как она? Единственных? Особенных? Бесконечно дорогих для кого-то? Скольких ты затопчешь походя, случайно и бездумно?
Молчание длится бесконечно долго. Затем:
— Скажите, val Atero, takari Raniel, только скажите честно. Если бы тогда, во время Эпидемии, ваша ученица немного опоздала… Если бы она совсем чуть-чуть опоздала и не успела спасти Даратею, если бы вы потеряли вашу жену… Вам бы было дело до того, кого вы уничтожите, стремясь отомстить?
И снова молчание. Вязкое, плотное, тягучее. Молчание нависает над нами неподъёмными глыбами, давит на грудь, не даёт вздохнуть.
Ответ Раниэля-Атеро столь тих, что его почти невозможно услышать:
— Нет.
Затем громче:
— Нет. Но если ты получишь то, что хочешь, я рано или поздно потеряю Даратею. Сам ведь знаешь, что такое практика эль-э-ин. Обязательно возникнет ситуация, когда ей придётся пожертвовать собой. Пожертвовать ребёнком, который, возможно, будет моим. И даю тебе своё слово, я ни перед чем не остановлюсь, чтобы не допустить этого.
И в том, как это было произнесено, слышалась пугающая, нет, ужасающая решимость. Он придавал значение каждому слову. Ни перед чем. Для существа такого возраста и такой силы это могло означать… Скажите лучше, чего это НЕ могло бы означать?
Белоснежный воин чуть склоняет уши в понимании.
— Я не позволю так просто убить себя, val. И даже если вы сумеете убрать меня, остаётся Нуору. Её не остановить.
Лицо Раниэля-Атеро вдруг становится пустым. Страшным.
— Нуору, Пламенеющее Крыло… Зимний, как ты мог…
Шипение, сорвавшееся с бледных губ, скорее напоминает змеиное. Клыки сверкают даже на фоне абсолютной белизны его лица.
— Не говори мне о том, что я смог и смел! Кто ты такой, чтобы судить? Сколько твоих детей погибло на алтаре туауте?
Они ещё о чём-то говорят, но я уже не слышу.
Меня точно ударили по голове, жёстко и больно. Понимание пришло резко, грубо, все детали головоломки совместились в единое целое. Калейдоскоп изменил рисунок, и мир окрасился новыми цветами.
«За каждым женским решением стоит не утруждающий себя маскировкой мужчина».
«…Кое-кто воспользовался её болью, чтобы достичь своих собственных целей, умело подталкивая к последнему краю…»
«Единственное состояние, котором можно спровоцировать Ту-Истощение — последняя стадия беременности».
Ауте Многоликая, леди Бесконечности…
Чтобы атаковать Хранительницу, леди Нуору-тор должна сама ожидать ребёнка. Девочку. Ребёнка, которого она, без сомнения, сожжёт в туауте, как только займёт освободившееся после матери место. Этакая первая ласточка грядущей кровавой бани. Но сама бы она до такого не додумалась, Ауте, ни одна дочь до такого не додумается. Кто-то же должен был аккуратно заронить идею, проработать все детали исполнения. Кто-то должен был стать отцом в конце концов. Кто-то, достаточно древний, чтобы не обращать внимания на мелочи, вроде обязательных, закреплённый в генофонде моральных установок. Кто-то, настолько погруженный в собственную боль, что проклясть весь остальной мир и приложить усилия, дабы проклятие сбылось, для него лишь облегчение и боль.
…в мудрости твоей, защити неразумных детей твоих от самих себя…
В глазах темнеет, мир погружается в неразборчивый, фоновый шум. Точка обозрения медленно перемещается вверх — должно быть, я поднимаюсь на ноги. Рывок — я приблизилась к ним на шаг. Ещё рывок — окружающий мир вновь меняется, перспектива чуть искажается, две фигуры оказываются ещё на шаг ближе.
…в милосердии твоём, прими их, какие есть, и не дай им сотворить ужас больший, нежели способны они выдержать, не допусти…