Танцы на стеклах
Шрифт:
– Прекрати, – огрызаюсь, доставая джинсы и простую клетчатую рубашку. Сэм вырывает их из моих рук.
– Ну уж нет! Одень хотя бы юбку! А этот ужас надо сжечь! – она кидает мою одежду на кровать, и достает из моего шкафа красную обтягивающую, из бандажной ткани, юбку. Короткую. Откуда она у меня?
– Хорошо, но верх я обязательно закрою, – я придирчиво оглядела себя в зеркале. Юбка села на меня идеально, но мне все время хотелось опустить ее пониже. Поджав губы, разглядываю свои слегка торчащие ребра и маленькую грудь в белье, натягиваю простую кремовую майку. А сверху белый кардиган,
– Вот ханжа. Может паранджу оденешь тогда?! – Эйприл оглядела меня придирчивым взглядом. – Ладно, что с тобой делать. Видимо, наш план помочь лишиться тебе девственности провалился. ЭТО ШУТКА, Мэл. Просто шутка, – оправдывается она, когда видит недовольное выражение моего лица. Я кидаю в нее подушку, заканчивая легкий макияж – немного туши и бальзам для губ. К моему бледному лицу румяна так и просятся. Но, думаю, когда я буду созерцать спектакль разврата на вечеринке, румяна мне уже не понадобятся.
– Все, Стивен за нами заехал. Ждет на выходе из кампуса, – объявила Сэм, вскользь упоминая свою сегодняшнюю жертву-спортсмена. В случае с Сэм, парень вполне может оказаться жертвой, а не хищником…
Мы выходим из кампуса, и я поднимаю взгляд на вечернее небо. Оно тяжелое, мрачное, грязно-серого цвета, словно вот-вот пойдет дождь. Холодный порыв ветра не предвещает ничего хорошего и меня морозит до костей. Погода говорит сама себя. Небеса словно предупреждают меня о том, что какао и Джек Лондон – идеальный план на сегодняшний вечер.
Я, с замиранием сердца, перевожу взгляд на голые деревья и вечно зеленую лужайку перед многочисленными зданиями любимого университета. Йель. Я так долго мечтала поступить сюда, что теперь, даже почти два года спустя, не могу поверить, что учусь здесь. Здания, напоминающие мне дома из готической Европы, окрашены первыми сумеречными тенями, и у меня в животе зарождается нехорошее предчувствие…
Кутаюсь в шелковый шарф, что подарил мне Томас на день рождения и застегиваю кожанку.
«Рад, что тебя уговорили выбраться. Встретимся на вечеринке, милая.» – приходит смс от Тома, и я улыбаюсь. Подружки тянут меня за собой, и вот я уже сижу в машине Стивена. Здесь пахнет так, словно это прокуренный бар, а не салон автомобиля, и тут я окончательно понимаю, что все это – не для меня.
И во что я ввязываюсь?
Ладно, Мэл, успокойся. Всего лишь вечеринка. Ты просто потанцуешь часик, и попросишь Тома отвести тебя домой. Или нет…? Какими бы дурочками ни были Эйприл и Сэм, я бы не хотела оставлять их одних. В прошлый раз Эйп ввязалась в крупные неприятности на одной из вечеринок. Конечно, от того, что была в нетрезвом состоянии, но все же…
Я пить не буду.
Ничего страшного не произойдет.
Ужас. Просто кошмар. Я не понимаю, что движет девушками, когда они одеваются ТАК откровенно. Вроде бы сегодня не Хэллоуин. Но больше половины девчонок одеты так, словно не знают элементарного правила стиля: открывая ноги, закрой грудь. И наоборот.
Хотя Сэм и Эйприл посмеялись бы, озвучь я вслух правила стиля, уверена, они считают, что я одеваюсь безвкусно. Но это только потому что мой гардероб состоит из простых, базовых вещей. Я не дочь богатых родителей.
Я оказалась в Йеле, потому что работала в старшей школе – официанткой, хостес и даже нянечкой. Бралась за любую подработку, чтобы накопить на проживание в кампусе. О дорогой одежде не может идти и речи, и, честно говоря, я не особо в ней нуждаюсь. Наверное, единственное, к чему питаю слабость – это к изысканным украшениям.
Всегда с замиранием сердца смотрю на аккуратные гребни ручной работы на моделях, тонкие браслеты и чокеры, подчеркивающие хрупкость шеи. Иногда делаю их сама из простых материалов – лески, атласа и пуговиц, и даже делала парочку для девочек.
Есть что-то завораживающее в блеске драгоценностей и редких металлов.
Я отгоняю от себя эти мысли, нервно теребя кулон на своей шее. Папа подарил его мне, когда мне исполнилось семь. Джонатан привез его из-за океана, когда вернулся домой, после нескольких месяцев службы.
«Голубоглазый ангел, просто открой этот кулон, если тебе станет одиноко и грустно. Я носил этот кулон в таких местах… о которых не стоит знать маленькой девочке. И знаешь, мне кажется, меня бы сейчас здесь не было, если бы не ты, русалочка моя.» – папа тогда открыл этот кулон, выглядевший для всех как обычная круглая пластина. Но внутри… слева находилась моя фотография крохотного размера, а справа – голубой камень округлой формы, поражающий своим ослепительным сверканием и переливом граней.
С возрастом я все реже открывала или надевала на себя этот кулон. Хранила в шкатулке, где храню все свои украшения, но кладу в потайной отдел, под первым дном. Мало ли. Я до сих пор не знаю, ценна ли эта вещица или нет, да и не хочу знать. Главное, что для меня кулон бесценен. Память о папе.
После того, как он пропал без вести на службе, мы с мамой остались совсем одни. Мне было десять. Я до сих пор помню звуки ее судорожных всхлипов и горькие рыдания по ночам… мне тоже было больно, но мама плакала так, словно потеряла отца навсегда, а я… слишком сильно верила в чудо, и всегда надеялась на то, что его найдут, и папа вернется.
Моих надежд хватило на три года. Именно тогда я поняла, что чуда не произойдет. И папа больше не вернется со службы под Рождество, не оденет костюм Санты, и не проберется в мою спальню, чтобы съесть молоко и овсяное печенье, которое я ему оставила. Он всегда так делал, а я наблюдала за ним, сквозь ресницы. Чувствовала, как он шуршит пакетом с подарками, аккуратно расставляя коробки под елкой. Сдерживала улыбку, когда чувствовала касание его пальцев на своей щеке…
На третье Рождество после того, как он пропал, я получила в подарок Эдварда. Лучший друг отца, вернувшийся с той самой службы живым – многие годы он «утешал» мою маму. Я была слишком маленькой, и не могла понять, что между ними происходит, пока он не переехал в наш дом. Эдвард установил в нашем доме особые правила. Генерал Армии сухопутных войск, деспотичный, опасный мужчина… я не понимала, как мама могла выбрать его. Война на Ближнем востоке отразилась на его психике. Наверное, мама сходила с ума от одиночества, а он был слишком настойчив…