Танцы в пыли (Желанный обман)
Шрифт:
Ослепленный своим гневом, Эсмонд не заметил, сколько горя было в ее взгляде. Нет! Даже волосы у нее не настоящие, завитые, как у барана, и наверняка крашеные!
От возмущения он с трудом мог говорить:
— Господи, что все это значит?
Снова Магде показалось, будто она умирает, это была уже сотая или тысячная смерть с того дня, как ее отчим втянул ее в это дело. Она не видела гримасы болезненного отвращения на лице Эсмонда. Она видела лишь, как оно на глазах утратило свою нежность, и это было самое страшное. Но что ей теперь! Будто она не знала, как он воспримет ее внешность! Она вдруг испытала какое-то странное облегчение. После этого ей уже было легче взять себя в руки. Больше ей нечего терять. Теперь она обречена на одиночество и презрение.
Горькая усмешка прозвучала в ее голосе, когда она сказала:
— Кажется, невеста не пришлась его светлости по вкусу?
Бледный как полотно, Эсмонд в бешенстве сжал кулаки.
— Вы не та девушка, что на портрете.
— Не та, — бесстрастно согласилась она. — На портрете — моя мать.
— Ах, мать! Пресвятой Боже, да кто же придумал такой коварный ход?
— Лучше спросите об этом сэра Адама, — блеклым голосом сказала Магда.
Эсмонд был не в силах оторвать от нее бессмысленного взгляда. Ему казалось, что он видит кошмарный сон. Неужели все это правда? Какая теперь может быть учтивость! Его коварно обманули, а Эсмонд был не из тех, кто легко прощает подобные выходки. Голос его сорвался в крик:
— Но зачем? Для чего все это было сделано? И вообще, как вы решились на это? Как посмел Адам Конгрейл… — Он покраснел и задохнулся от гнева.
Все тем же бесцветным голосом Магда спросила:
— Хотите отправить меня домой?
— Домой! — с горечью повторил он. — Да вы только что стали моей женой. Мы теперь связаны узами брака. Законного брака! Вы — вы стали графиней Морнбьюри — вы это понимаете, дешевая интриганка!
Она вздрогнула всем телом и приложила руку к груди. Веки ее сами собой закрывались. В глазах все плыло. Она уже не различала застывшего в своей холодной красоте лица мужа. Голос ее откуда-то издалека взмолился:
— Нет!.. О нет…
Когда к ней вернулось сознание, она лежала на кровати. Эсмонд стоял рядом.
Его первая вспышка гнева улеглась, и теперь в душе осталась лишь холодная злоба. Робкие ростки жалости и сочувствия едва пробивались сквозь нее. За те несколько секунд, что Магда была в обмороке, он заметил, как смертельно она бледна, какие у нее болезненно впалые щеки. Другая половина ее лица была не затронута уродством и сохранила остатки красоты. Красота притаилась и в нежном изгибе точеной шеи, и в плавных линиях обнаженных вырезом платья плечей.
Однако в остальном Магда была лишь жалкой пародией на красоту. Эти отталкивающие шрамы… Эсмонд всю жизнь был приверженцем совершенства, ненавидел уродство в любом виде.
Когда Магда открыла глаза, в ее взгляде он не увидел ничего похожего на радость и триумф, которые обычно охватывают человека, осуществившего коварный план. Трудно было представить, что она начнет глумливо трясти перед ним обручальным кольцом и ехидно улыбаться.
— Вы отправите меня домой? — спросила она.
Совершенно ледяным тоном он сказал:
— Я требую объяснений. Бог свидетель, это не ваша вина, что у вас изувечено лицо. Но послать портрет матери вместо своего — это же изощренное предательство. И писали вы мне, как я полагаю, по заранее задуманному плану. Вы уже тогда собирались обмануть меня. А может, это даже вовсе не вы писали все эти расчудесные письма…
Она с трудом села. Все ее локоны и ленты растрепались, и она выглядела просто ужасно. Но теперь в голосе ее послышалась страсть:
— Это я! Я писала — все до одного…
Его губы скривились.
— И чуть ли не в каждой строчке уверяли, что так меня уважаете и мечтаете только служить мне… А может, это от любви вы возомнили себя вовсе не тем, что вы есть?
— Мне нечего сказать, — хмуро пробормотала она. — К чему тут слова? Единственное, что верно, так это то, что я кузина Доротеи.
— Доротея! Уж кто-кто, а она терпеть не могла хитрости и обмана! Она была чистой и честной. С трудом верится, что в ваших жилах течет та же кровь…
Магда сморщилась и спрятала лицо в ладонях. Как ни ждала она услышать все это, как ни представляла заранее в мыслях, но слышать подобное наяву было невыносимо.
Неожиданно Эсмонд спросил уже не так грубо:
— Когда вы получили это увечье?
— Еще в детстве, — ответила она. — Несчастный случай. Меня сбросила лошадь.
Эсмонд принялся с хмурым видом расхаживать взад-вперед. Он вспомнил, что тогда, в замке Шафтли, она тоже была под вуалью, но он решил, что это дань трауру. Вот, значит, о каких страданиях и о каком несчастном случае писала ее тетка… Но как она могла решиться на такой грязный подлог? Внутри у Эсмонда все кипело. Ему хотелось броситься прочь, лишь бы не видеть ее. Вообще, оседлать Джесс и умчаться куда-нибудь подальше от Морнбьюри-Холла, и никогда не возвращаться…
Над ним висит какое-то проклятие. Над ним и над всем этим домом. Сначала — смерть его невесты накануне венчания. Теперь вот — этот жалкий фарс с переодеванием. Нечего сказать, попался в расставленные сети. Хорош этот Адам Конгрейл! Впрочем, раньше надо было думать и встретиться с кузиной Доротеи до свадьбы. Это все портрет, вернее, его схожесть с Доротеей, и еще эти письма… Разве такую жену он надеялся увидеть?
Эта несчастная калека на кровати вызывает у него только жалость. Да, он вполне может пожалеть ее, ведь ему самому приходилось падать с лошади и он знает, каково это пережить. Но ведь он не стал после этого уродом. Нет, наверное, это совсем другое, когда красота превращается в сморщенные рубцы.
Вся эта тушь и пудра… Покривившийся рот… Эти гадкие полосы… Боже, как можно лежать со всем этим в одной постели? Легче умереть от отвращения.
Может, действительно отправить ее домой?
Но что будет потом? Он же станет в глазах у всех посмешищем. Королева Анна первая станет потешаться над ним. Весь королевский двор только и будет что жужжать об этом на всех углах. А каково будет торжество его врагов! Он же не сможет появиться ни в одном лондонском клубе!
Его, графа Морнбьюри, который всегда был таким гордым и уверенным в себе, так просто обвели вокруг пальца. И кто — какой-то там Адам Конгрейл! Взял — и подсунул ему лежалый товар…