Танцы железных людей - Танцы медных людей
Шрифт:
– Ты готов, мой мальчик?
– Да, мама.
– Больше не нужно играть с писькой, пора использовать ее по назначению.
– Я готов, мама.
– Тебе страшно?
– Да, можно я прижмусь к тебе, мама?
– Прижмись ко мне, мой маленький, тебе не сделают ничего плохого. Просто выебешь эту злую мертвую тетку.
– Я люблю тебя, мама.
– Я тоже тебя люблю, мальчик, и я верю в тебя. Ты сделаешь все как надо, а потом я пописаю на твои глазки.
– Ты - самая нежная, мама, - улыбнулся мальчик.
– Теперь иди.
Мальчик подошел
– Мама, я и подумать не мог, что это так приятно.
– Наслаждайся. Это очень чувственная процедура, - улыбнулась мама.
Зеленый достал мачете и - одним резким движением - отрубил мальчику член. Мальчик закричал от боли. Матриарх рассмеялся нежным золотистым смехом:
– Это еще не все, мальчик, это ужасно чувственная процедура.
Зеленый, широко размахнувшись, тем же самым мачете расколол мальчику череп. Мальчик упал в центре светящегося круга. Зеленый выхватил из кейса мертвую матку. Расширил щель в черепе мальчика так, чтобы туда могла войти мертвая матка.
Стряхнув с рук капельки мозга мальчика, зеленый повернулся к матриарху:
– Готово.
– Переверни его на спину.
Зеленый перевернул мальчика на спину.
Матриарх приподнял юбки, несколько капель упали на нос мальчику.
– Прости, мальчик, твоя мама промахнулась.
Со следующей попытки все встало на свои места.
– Вот, мальчик, я исполнила свое обещание, - матриарх с нежной улыбкой поцеловал мальчика в нос, потом повернулся к зеленым и громко и отчетливо сказал:
– Унесите в чучельную. Не забудьте: Зевс и Афина.
– Здравия желаю, капитан Козлов Андрей Николаевич, помощник коменданта Приудобья, предъявите, пожалуйста, ваши документы.
До линии фронта - километров пятьдесят. Прифронтовая зона. Комендантские патрули почти на каждой крупной дороге.
– Якушкин Глеб Николаевич, старший лейтенант, часть 64805, куда путь держим, товарищ старший лейтенант?
– В Ягапу, потом - Угрюмово, затем - в часть, согласно предписанию, товарищ капитан.
– С какой целью?
– Нецентрализованная заготовка провизии.
– Папин Юрий Борисович, лейтенант, часть... та же. Судя по предписанию, вы с товарищем старшим лейтенантом Якушкиным входите в одну группу?
– Так точно, товарищ капитан.
Капитан, внимательно изучив документы, кивнул двум особистам.
– Прошу прощения, я вынужден вас задержать и препроводить в комендатуру Приудобья для проверки и досмотра.
6.
Старший лейтенант и лейтенант переглянулись и, не сказав ни слова, зашагали за помощником коменданта. Особисты, явно комиссованные (один прихрамывает на правую ногу, другой косит стеклянным глазом) не по военному лениво замкнули колонну.
На опушке их ожидал довоенный, ухоженный "Виллис". Капитан споро запрыгнул в кузов, развернулся, протянул руку шедшему следом лейтенанту. Тот с достоинством отстранился и, как бы состязаясь с капитаном в молодцеватости, перемахнул через борт. Старший лейтенант, казалось, силы экономил. Спокойно, по приставной лестнице, воспользовавшись помощью капитана, он взошел на борт. С особистами пришлось повозиться, почему-то в кабину сел одноглазый, а прихрамывающего общими усилиями затащили в кузов.
Ехали долго и тряско. Впрочем, не привыкать. Старшему лейтенанту лесная дорога напомнила камуфляжный аэродром, расположенный на окраине такого же березняка с малиновым подлеском. Только время тогда было несравнимо более тяжелое. Второй год войны. Оправившийся, на каком-то уже третьем дыханье, враг снова ползет, и, кажется, никакая сила остановить его уже не сможет. Такой же березняк и спасал тогда Якушкина от отчаянья. Да еще Шурочка, штабная радистка. Якушкин встретил ее на праздновании Нового года в штабе. Приглашенный за какое-то мелкое отличие, едва знающий штабных и штабные обычаи, он сидел и тихо напивался в углу выданной интендантом по случаю праздника сладковатой московской водкой. Штабные лейтенантики пили французский коньяк за большим столом. Якушкин от коньяка отказался, но не потому что углядел в этом снобизм - праздники как никак редки. Скорее ему был приятна прозрачность водки в противовес мутности коньяка. Так бы и досидел он до утра в одиночестве, или тихо заснул бы в своем углу. И на самом деле заснул. Дальнейшее ему, возможно, привиделось. Но Новый год чудесный праздник. Даже когда война.
На фронте каждая женщина - ангел.
Он проснулся от прикосновения ангела. Улыбающаяся Шурочка смотрела на него:
– Проснитесь, строевой офицер, я понимаю, в штабах строевые привыкли спать, но, может, ради разговора со мной вы откажетесь от этой вредной привычки.
– Простите, вздремнул немного, - попытался улыбнуться он.
– Я с удовольствием с вами поговорю.
Они говорили. Потом бродили при минус тридцати по занесенным снегом штабным дорожкам. На "ты" так и не перешли, но это ни Якушкина, ни Шурочку не смущало.
Потом они прощались, и Якушкин долго, часа три, шел на свой аэродром. Шурочка не хотела его отпускать одного в столь дальний путь по морозу. Но Якушкин убедил ее, что пройдет эту дорогу с завязанными глазами, потребовал даже было завязать глаза. Она смеялась и просила проводить ее до времянки. Прощаясь, он увидел в ее глазах слезы - может от мороза, может просто принимал желаемое за действительное.
Проснувшись к вечеру на дежурство, Якушкин помнил все так ясно, как будто это был последний перед подъемом сон. Так он и решил.
Однако, бывая в штабе, Якушкин не забывал передавать приветы Шурочке, и с радостью принимал приветы от нее.
– 03.01:55 TuRbInA, выйди на связь!
– 03.02:20 TuRbInA, отзовись.
– 03.02:44 TuRbInA, ты слышишь?
– Док, я нашел его секс-серванта, мужской бот.
– Фнкс, Алех, но это нам ни о чем не говорит. Это может быть гомосексуальный бот. У него все иды с перверсиями, кроме этого, военного, но он как бы и не ид вообще.
– А это как, Док?
– Не знаю пока. Может, какой-то из идов запустил сервобота. Не исключено, что базовый - ищет доступ к регистрам реальности.