Танец мотылька
Шрифт:
– Как закрыт?
– Ну, все-е! Завтра едем в психотерапевту! С этим надо что-то делать, – Марк бросает в миску скомканную ткань и алая вода расплескивается на ковер.
Киваю. Я согласна уже хоть куда идти, чтобы разобраться с тем, что у меня в голове.
– Есть хочешь? – Марк обрабатывает царапины на лбу, дует на рану, когда я скриплю зубами, в конце заклеивает лейкопластырем. Я все это время стоически терплю жгучую боль.
Не могу ответить – нет сил даже на вдох.
– Окей, сейчас сделаем. Пока приляг – отдохни.
– Марк, это правда?
– Что? – останавливается в дверях.
– Что родителей больше нет?
На лице у него скорбь, но он молчит. Хочется взвыть от этого взгляда: все понятно без слов. Но старая память кричит, что такого не может быть!
– А брат? Я в больнице не смогла дозвониться к нему.
Марк меняется в лице. Возвращается ко мне и приседает рядом. Я все еще прикрываюсь руками и футболкой.
– Вика, какой брат?
– Он у меня один – Артем.
– Ты что-то путаешь. У тебя нет брата. Ты одна была в семье.
Правда, или неправда, хлещет кнутом, я закусываю губы и чувствую, как текут по щекам слезы. Не могу этому сопротивляться. Все идет наперекосяк, все неправильно.
– Ма-арк, зачем ты так со мной? Я ведь помню его, помню даже номер телефона, помню, как он учил меня драться. Зачем этот обман? Что он тебе даст?
– Отдохни! – Марк резко встает, прикладывает громадную ладонь к темечку, и мое сознание проваливается во мглу.
Будто дернули тумблер или нажали кнопочку «выкл».
Сон напоминает паутину: чем больше я пытаюсь вырваться, тем больше запутываюсь. Где-то вдалеке в темноте слышен голос Марка:
– С ней что-то не так…
Затем скрипит дверь, слышу шаги, снова скрип.
– Еще рано. Она не выдержит, придется подождать. Да я и так делаю все, что могу…
Паутина колышется, больно впивается в кожу.
– Хорошо, но за все последствия будете вы отвечать!
Тьма вдруг расступается, и голос Марка разлетается эхом: ать… ать… ать…
Я выпрыгиваю из сна. «Муж» теребит меня за плечо:
– Просыпайся, нужно поесть.
Фокусирую на нем взгляд и вижу лохматые снежинки в его синих глазах.
– Марк, опять! Твои радужки мерцают…
Он моргает и быстро уходит на кухню.
– Вставай, а то все остынет, – бросает из коридора.
Выхожу из комнаты, справляясь с головокружением. Проходя мимо комода, замечаю фотографию незнакомца. Хватаю ее и направляюсь на кухню.
– Кто это? – тычу «мужу» в лицо.
– Ты мне скажи, – Марк сидит за столом, закинув ногу на ногу, вальяжно растянув руки по спинке мягкого уголка.
– Но я не помню.
– Как не помнишь меня, смерть родителей и многое другое… Садись есть! – его голос резкий.
Прохожу вперед, но замираю возле табуретки.
– Ты меня обманываешь, я чувствую.
– Расскажи, – Вольный занижает голос, глядя из-под ресниц. Глаза такие мрачные, что мне становится страшно. Сажусь.
– Сон снился, словно ты сговорился с кем-то.
Кажется, «мужа» передергивает.
– И что я говорил в твоем сне?
– Что со мной что-то не так, – его брови ползут вверх, глаза округляются.
– Что еще?
– Что ты не будешь отвечать…
– Твою ж мать! – он вскакивает и отходит к окну. – Я чувствовал, что все идет не так, как надо! Тварь!
Его слова секут колючей плетью, я не понимаю, что происходит. Сжимаю в пальцах фотку. Марк вдруг оборачивается. Мне хочется встать и убежать.
– Ты не мой муж? Правда ведь?
– О чем ты, Медди? – фальшивая напускная улыбка. Будто и не он секунду назад яростно кричал в воздух.
– О том, что «Медди» меня называл только один человек, и он сделал мне больно. О том, что я ненавижу эту погремуху!
– Ладно, остынь. Ты просто устала. Вероятно, у тебя не просто амнезия, а какая-то проблема психики после случившегося. Завтра утром поедем к Вере Васильевне.
– Не хочу. Мне правда нужна. Я вижу это в твоих глазах, каждый раз, когда ты смотришь на меня. Твой взгляд горит каким-то странным белым огнем.
Мужчина сжимая кулаки, снова отворачивается.
– Ты бредишь.
– Как хорошо списать все на болезнь, – бросаю на стол карточку и замираю от нахлынувшего потока мыслей.
– Вика, ты сейчас переволновалась, – Марк идет ко мне. Я настораживаюсь. Собираюсь выйти из кухни, но он успевает меня задержать, и силой усаживает на мягкий уголок. Садится напротив и не выпускает моих рук из жарких ладоней. Смотрю на наши кольца, буквы, которые выбиты на них, сияют. Я всматриваюсь. Поднимаю глаза, Вольный что-то шепчет.
– Что ты делаешь? Ты видишь это? Что с кольцами?
– Боже, Вики, не пугай меня. Я не переживу, если с тобой что-то случится, – он говорит это, а между словами кисельной рекой течет его шепот.
Пытаюсь одернуть руки, но не могу пошевелиться.
– Марк, отпусти меня, – тяну изо всех сил пальцы до хруста в косточках.
А он все шепчет и шепчет. Глаза его заливает глубокой синевой, в которой порхают белые мотыльки. Меня выгибает. Я подлетаю вверх, а затем с головой лечу вниз – в обрыв. Зажмуриваю глаза и, от резкого толчка, открываю их.