Танец с чашами. Исход Благодати
Шрифт:
– А ты не слишком любезна, – с усмешкой ответил он. – Тебя что, звери воспитывали?
Уна гневно посмотрела поверх книги:
– Ага, дикие собаки, – ее руки легли под стойку. – Выметайся. Третий раз предупреждать не буду.
Асавин не сомневался, что под стойкой у нее было припрятано оружие, которым она, вероятно, хорошо владела, но это только раззадорило его интерес. Это было так необычно для дам Ильфесы.
– Что у тебя там, милая? Арбалет?
– Какой догадливый, – она подняла руки, и в блондина уставился железный наконечник взведенного болта. –
– Шакалов? – Асавин удивился. – Милая, но ты ведь совсем ничего обо мне не знаешь.
– Знаю достаточно, – прошипела Уна, махнув арбалетом. – Пришел разодетый, знаешь моего отца… Издали чувствую падаль. Приличные люди не стали бы с ним знаться. А звать тебя, небось, одним из местных галимых имен. Начинается на «а», заканчивается на «н», да?
Блондин поперхнулся от возмущения, и тут с лестницы позвал знакомый голос:
– Асавин!
Девушка прыснула от смеха. Улыбающийся от уха до уха Тьег протянул блондину ладонь.
– Что ты здесь делаешь? – спросил белобрысый.
Уна опустила арбалет:
– Так это тот друг, которого ты ожидаешь? – она хмуро глянула на Асавина. – Что, нельзя было сказать, что у тебя здесь встреча? Я ведь могла тебя продырявить.
– Спасибо, Уна, – на лице мальчишки все еще сияла улыбка. – Мы будем благодарны, если ты сваришь нам кувшин эфедры, а после мы поднимемся в номер.
Рыжая махнула рукой и дала распоряжение служанке. Через несколько минут Асавин поднялся по лестнице следом за серовласым, снедаемый любопытством. В комнате их ожидал рыжий узкоглазый мальчишка.
– Это мой слуга, Курт, – объяснил Тьег. – Ему можно доверять…
Асавин захлопнул дверь и запер на засов:
– Рассказывай, какого ты тут забыл? Опасно возвращаться на место преступления, да еще и оставаться на постой.
– Мне некуда податься, – помрачнев, Тьег сел на край кровати. – Отца заперли в палаццо Маски, а в Лазурное Поместье нагрянули протекторы… Я чудом сбежал, если бы не Курт, – он взглянул на узкоглазого, и тот ответил почтительным кивком.
– Ничего не понимаю, – Асавин сел рядом с Обраданом. – Мы прикончили голь, протекторов это не касается…
– Не знаю, – покачал головой мальчишка, – но это единственный известный мне постоялый двор, где не задают лишних вопросов, а ты – единственный мой друг в городе.
Блондин похолодел от ужаса. Одно дело заигрывать с сизыми плащами, и совсем другое – танцевать на лезвии ножа Протектората. Всем известно, что если эти вцепятся, то уже ни за что не отпустят, а в их застенках продашь и родную мамочку. А может и не казнят, а снова отправят на рудники. Нет уж, он ни за что туда не вернется! Асавин натянул привычную хитрую ухмылку:
– Разумеется, Тьег. Я удивлен, что у тебя вышло скрываться так долго…
– Это заслуга Курта, – парень тепло улыбнулся молчаливому слуге. – На пару дней я забился в нору на окраине Медного порта. Хозяин комнаты был вечно пьян до состояния земляного червя, но мы поспешили убраться, пока он не очухался… С тех пор я безвылазно сижу здесь, а Курт – мои глаза и уши.
Асавин придирчиво оглядел слугу. Рыжий житель Нерсо – такая невидаль, что привлекает внимание не хуже рубийца.
– Нет, с этим надо заканчивать, – сказал блондин, прихлебнув эфедры. – Еще примут его за оранганца, хлопот не оберемся…
– Так он и есть оранганец, – пробормотал Тьег, и Асавин поперхнулся, выпучив глаза.
Откашлявшись, он посмотрел на парня. Тот, кажется, совсем не понимал, в чем состоит проблема.
– Послушай, Тьег, – Асавин отставил чашку от греха подальше, – в Ильфесе есть множество табу, гласных и негласных. И есть три народа, которых ненавидят больше авольдастов, вакшами и даже больше клевещущих на Маску: нолхиан, эквийцев и оранганцев. Твоего пацана могли убить. Или, и того хуже, он мог привлечь внимание протектора. У этих чутье на все богомерзкое.
– Богомерзкое? – Тьег нахмурился.
– Ты не знаешь историю? – Асавин вздохнул. – Это общеизвестный факт. Тысячи лет назад Ильфеса была центром сильной империи, управляемым Царем—Драконом. Человек это был или нолхианин, никто не знает, но вся власть принадлежала нелюдям, и единственными людьми, если их так можно называть, допущенными к кормушке, были эквийцы и оранганцы. Рыжие, говорят, воевали за него, а эквийцы проводили всякие ритуалы. А потом пришел Черная Маска, убил Царя—Дракона, прогнал нолхиан, эквийцев и оранганцев: всех, в ком была хоть капля нелюдской крови. С тех пор здесь им не рады и, уж поверь, отношения, как к человеку, не стоит ждать.
Курт еще сильней сузил глаза, раздул ноздри на плоском носу и готов был прыгнуть на Асавина, словно рассерженный зверек, но Тьег положил руку ему на плечо.
– Оранганцы не люди, говоришь? – задумчиво протянул рубиец. – Неужели и ты думаешь так же?
Асавин наклонился вперед, положив подбородок на переплетенные пальцы:
– Я рассказал то, что известно каждому жителю этого города. Правда это или нет, не мне судить, но такова здешняя «легенда». Что до меня, – он улыбнулся и развел руки в стороны. – Я не верю в магию, лесных человечков с хвостами и богов. Над нами нет никого, кроме других, более удачливых комков плоти, а боги, славные легенды и вычурные обряды – не более чем цветная заплатка на прохудившемся цирковом шатре.
Парень долго пожирал Асавина глазами, а затем глухо сказал:
– Есть единственный Бог, повелевающий Законом Земли и Неба. Имя ему Ирди и он есть все вокруг. Когда-нибудь даже такие закоренелые иноверцы поймут, что это единственная истина.
Асавин снисходительно улыбнулся. Он имел представление о центральной религии Рубии, цементирующей обветшалую Империю. Ирди, птичий бог, якобы, пожертвовавший собой, чтобы мир мог существовать. Слащавая история, коих тысячи в каждом уголке Золотого Ока. Но кто он такой, чтобы ломать веру этого мальчишки? Когда-нибудь он и сам поймет, что ни на земле, ни в небе нет ничего, кроме человеческих иллюзий.