Танец с драконами. Книга 1. Грезы и пыль. (Другой перевод)
Шрифт:
— Я бы скорее взял собственный вес в золоте. — Иллирио зашелся от смеха. «Как бы не лопнул», — с опаской сказал себе Тирион. — Все золото Бобрового Утеса, что скажешь?
— Золото согласен отдать, — карлику совсем не хотелось потонуть в полупереваренных угрях и улитках, — но Утес мой.
— Ну-ну. — Толстяк рыгнул, прикрыв рукой рот. — Думаешь, король Станнис отдаст его тебе? Я слышал, он чтит закон. Твой брат носит белый плащ, так что по всем вашим законам наследник ты.
— Станнис, может, и отдал бы, кабы не такая малость, как
— Зачем тебе иначе ехать к Стене?
— Станнис на Стене? — Тирион потер то, что осталось от его носа. — Какого дьявола он там делает?
— Мерзнет скорей всего. В Дорне куда теплее — лучше бы ему было отплыть туда.
Веснушчатая прачка только притворялась, выходит, что не понимает общий язык.
— В Дорне у меня Мирцелла, племянница. И я подумываю сделать ее королевой.
Слуга положил им обоих темных вишен со сливками.
— Что такого тебе сделало бедное дитя, коли ты ее смерти желаешь?
— Даже отцеубийце не обязательно истреблять всех своих родичей. Я сказал «сделать королевой», а не «убить».
Иллирио зачерпнул ложкой вишни.
— В Волантисе чеканят монету с короной на одной стороне и черепом на другой. Одна монета, две стороны. Сделать королевой — значит убить. Дорн, может, и поддержит Мирцеллу, но одного Дорна мало. Ежели ты так умен, как утверждает наш друг, то и сам это знаешь.
Тирион посмотрел на толстяка другими глазами. Иллирио прав и в том, и в другом. Короновать Мирцеллу значит убить ее, и Тирион это знает.
— Мне только и осталось, что безрассудные жесты. По крайней мере сестрица поплачет.
Магистр вытер рукой рот, измазанный сливками.
— Дорога на Бобровый Утес проходит не через Дорн, дружок. И не под Стеной тоже. Тем не менее она существует.
— Я признанный изменник, убийца короля и родного отца. — «Какая еще дорога, что за игру затеял магистр?»
— Один король может отменить то, что решил другой. В Пентосе у нас сидит принц. Между балами и пирами он разъезжает по городу в паланкине из слоновой кости и золота. Герольды несут перед ним золотые весы торговли, железный меч войны и серебряный бич правосудия. В первый день года он обязан лишить невинности деву моря и деву полей. — Иллирио подался вперед, поставив локти на стол. — Но в случае неурожая или проигранной нами войны мы режем принцу горло, чтобы умилостивить богов, и выбираем среди сорока семей нового.
— Напомни мне не соглашаться быть пентосским принцем.
— А разве Семь Королевств так уж от нас отличаются? В Вестеросе нет мира, нет закона, нет веры… а скоро и есть будет нечего. Во времена голода и страха народ ищет себе спасителя.
— Ну, если он не найдет ничего лучше Станниса…
— Это будет не Станнис. И не Мирцелла. — Желтозубая улыбка становилась все шире. — Другой. Сильнее Томмена, милосерднее Станниса, имеющий больше прав, чем Мирцелла. Спаситель, который перевяжет кровоточащие раны Вестероса, придет из-за моря.
— Красивые слова, ничего более. Кто этот треклятый спаситель?
— Дракон, — сказал торговец сырами и засмеялся, увидев лицо Тириона. — Трехглавый дракон.
Дейенерис
Она слышала, как мертвец поднимается по ступеням. Мерный звук шагов опережал его, отдаваясь эхом среди пурпурных колонн чертога. Дейенерис Таргариен ждала его на скамье черного дерева, служившей ей троном. Глаза у нее были заспанные, серебряные с золотом волосы рассыпались по плечам.
— Не надо бы вам этого видеть, ваше величество, — сказал сир Барристан Селми, лорд-командующий ее Королевской Гвардией.
— Он погиб за меня. — Дени запахнулась в львиную шкуру. Под шкурой была только полотняная туника до середины бедра. Ей снился дом с красной дверью, когда Миссандея разбудила ее — одеваться не было времени.
— Смотри только не трогай его, кхалиси, — шепотом попросила Ирри. — Прикасаться к мертвецу — дурная примета.
— Если, конечно, сам его не убил, — уточнила Чхику — покрепче Ирри, широкобедрая, с тяжелыми грудями. — Это все знают.
— Это все знают, — согласилась с ней Ирри.
Дотракийцы хорошо разбираются в лошадях, но полные профаны во всем остальном. Притом служанки Дени совсем еще девчонки, ее ровесницы. Мужчины засматриваются на их черные косы, медную кожу и миндалевидного разреза глаза, но от этого те не перестают быть девчонками. Ей отдали их, когда она вышла замуж за кхала Дрого. Это он подарил Дени шкуру храккара, белого льва Дотракийского моря. Шкура велика для нее и пахнет затхлым мехом, но в ней Дени кажется, что ее солнце и звезды все еще с ней.
Первым в чертог вступил Серый Червь с факелом. Его бронзовый шлем венчали целых три пики. За ним четверо Безупречных — по одной пике на шлемах, и с лицами бесстрастными, будто из той же бронзы — несли на плечах мертвеца. Они сложили труп к ногам Дени, сир Барристан откинул окровавленный саван, Серый Червь посветил своим факелом.
Гладкое безволосое лицо с исполосованными клинком щеками. При жизни убитый был высоким, голубоглазым и светлокожим — дитя Лисса или Старого Волантиса, похищенный пиратами и проданный в рабство. Глаза открыты, но влага сочится не из них, а из ран, которых не сосчитать.
— Ваше величество, — сказал сир Барристан, — в переулке, где он был найден, на кирпиче нарисована гарпия…
— Кровью, — договорила за него Дени. Сыны Гарпии убивают по ночам и каждый раз оставляют свою эмблему. — Почему этот человек был один, Серый Червь? Разве у него нет напарника? — По ее приказу Безупречные ночью патрулировали улицы Миэрина только попарно.
— Ваш слуга Крепкий Щит не вышел ночью в дозор, моя королева, — доложил капитан. — Он пошел в одно место… выпить и поразвлечься.