Танец с драконами
Шрифт:
— Так точно, милорд. — Капитан удалился, оставляя на ковре мокрые отпечатки сапог. Море рокотало под полом. Вдали громыхнула дверь, за окнами, словно в ответ, вспыхнула молния.
— Если вы переправите меня в Белую Гавань, милорд, — сказал Давос, — король сочтет это актом дружбы.
— Туда или в холодную мокрую преисподнюю — это уж мне решать.
«Можно подумать, в Систертоне у тебя рай». Давос боялся худшего. Три Сестры, суки этакие, верны только себе самим. Присягали они вроде бы Арренам из Долины, но вассалы из них никудышные.
— Сандерленд
Давос из семи своих сыновей потерял четверых.
— Лорд Сандерленд присягал Гнезду и по правилам должен передать меня леди Аррен. — Лучше уж ей, чем Ланнистерам. Лиза Аррен не принимала участия в Войне Пяти Королей, но она дочь Риверрана, и Молодой Волк ей приходился племянником.
— Лиза Аррен убита каким-то певцом. Теперь в Долине правит Мизинец. Говори, где твои пираты? — Лорд, не дождавшись ответа, стукнул по столу ложкой. — Где лиссенийцы? Флинты из Вдовьего Дозора и Торрент с Малой Сестры видели их паруса — зеленые, розовые, оранжевые. Салладор Саан. Где он?
— В море. — Сейчас он, наверное, огибает Персты, возвращаясь на Ступени с немногими оставшимися у него кораблями. Быть может, по дороге он разживется еще несколькими, если повезет встретить мирных торговцев. Маленькое пиратство, чтобы скоротать путь. — Его величество отправил его на юг — беспокоить Ланнистеров и ланнистерских приспешников. — Давос долго репетировал эту ложь, гребя под дождем к Систертону. Рано или поздно мир все равно узнает, что Салладор Саан бросил Станниса Баратеона, но не из уст Давоса Сиворта.
Лорд помешал похлебку.
— А тебя старый пират вплавь на берег отправил?
— К берегу я приплыл на лодке, милорд. — Салла дождался, когда Ночной Фонарь осветит валирийский мол в гавани, и лишь тогда спустил шлюпку. Их дружбы хватило хотя бы на это. Лиссениец предлагал идти вместе с ним на юг, но Давос не захотел. «Станнис полагается на то, что его десница переманит к нему Вимана Мандерли, и я королевского доверия не предам», — заявил он Салле. «Его доверие тебя погубит, дружище, — ответил на это пират. — Помяни мое слово».
— Никогда еще не принимал под своим кровом королевского десницу, — сказал лорд Годрик. — Пожелает ли Станнис тебя выкупить, хотел бы я знать.
Давос тоже хотел бы. Станнис наделил его землями, титулами и почетными должностями, но готов ли он платить золотом за его жизнь? Было бы у него это золото, Салла бы остался при нем.
— Можете спросить его сами, милорд. Его величество в Черном Замке.
— А Бес? Тоже там?
— Бес? — не понял Давос. — Он сидит
— На Стене всё последними узнают, говаривал мой отец. Карлик бежал. Пролез сквозь решетку и голыми руками растерзал родного отца. Гвардеец видел, как он убегает, весь в крови с головы до ног. Того, кто его убьет, королева сделает лордом.
Давос не поверил своим ушам.
— Вы хотите сказать, что Тайвин Ланнистер погиб?
— От руки своего сына, да. — Лорд хлебнул пива. — Когда на Сестрах правили короли, карликов не оставляли в живых. Бросали в море, в жертву богам. Септоны, благочестивые дураки, отменили этот обычай. Зачем сохранять жизнь тем, кого боги сотворили чудовищами?
Тайвин умер… это меняет всё.
— Милорд позволит мне послать к Стене ворона? Хочу, чтобы его величество узнал о смерти Тайвина Ланнистера.
— Узнает когда-нибудь, только не от меня. И не от тебя, пока ты пребываешь под моим протекающим кровом. Никто не сможет сказать, что я оказал Станнису хоть какую-то помощь. Сандерленды втравили Сестер в два мятежа Черного Пламени, и все мы горько поплатились за это. Сядь, сир, пока не упал. — Лорд Годрик махнул ложкой в сторону стула. — В моих чертогах сыро, холодно и темно, но кое-какие манеры мы соблюдаем. Сухая одежда тоже найдется, когда поешь. — На его зов в чертог вошла женщина. — У нас гость. Тащи сюда пиво, хлеб и сестринскую похлебку.
Пиво было темное, хлеб черный, похлебка в корытце из черствой буханки — молочно-белая. Лук-порей, морковка, ячмень, желтая и белая репа сочетались в ней с моллюсками, крабами и треской, а заправлялось все это маслом и сливками. Это блюдо прогревает едока до костей — в самый раз для холодной дождливой ночи. Давос, преисполненный благодарности, погрузил ложку в хлебную миску.
— Едал раньше такую?
— Доводилось, милорд. — Эту похлебку подавали во всех тавернах и гостиницах Трех Сестер.
— А я тебе скажу, что такой ты еще не пробовал. Ее Гелла готовит, дочь моей дочери. Ты сам женат, Луковый Рыцарь?
— Женат, милорд.
— Жаль. Гелла у нас незамужняя, а из дурнушек выходят самые лучшие жены. Крабы тут трех видов: красные, паучьи и победители. Паучьих я только в похлебке ем, чтоб не чувствовать себя каннибалом. — Лорд показал на знамя, висевшее над холодным очагом: белый паучий краб, вышитый на серо-зеленом поле. — Мы слышали, будто Станнис сжег своего десницу.
Верно, сжег. Алестера Флорента, который занимал этот пост перед Давосом. Мелисандра отдала его своему богу, чтобы обеспечить попутный ветер до самой Стены. Лорд Флорент, пока люди королевы привязывали его к столбу, был спокоен и сохранял достоинство, насколько это доступно полуголому человеку, но как только огонь лизнул его ноги, начал кричать. Эти-то крики, если верить красной женщине, и принесли их благополучно в Восточный Дозор. Давосу ветер не пришелся по вкусу: он отдавал горелым мясом и человеческим голосом выл в снастях. На месте Алестера вполне мог оказаться и сам Луковый Рыцарь.