Танго под палящим солнцем. Ее звали Лиза (сборник)
Шрифт:
Мост задрожал — это первые машины пошли по нему.
— Лежать! Застрелю! — кричал часовой.
Отец Игнатий, словно нарочно, словно вызывая его на выстрел, то ложился, то вскакивал.
«Он сошел с ума», — тупо подумала Лиза.
— Идите к перилам! — закричал подбежавший солдат, сильно толкнув ее автоматом.
Петрусь бросился было на помощь, но его не подпустили:
— К перилам! Пошел!
«Нас убьют там, — внезапно поняла Лиза. — Пристрелят и сбросят в воду!»
И в ту же минуту отец Игнатий вскочил, кинулся прочь от перил. Машины приостановились одна за другой: наверное, при выезде образовался затор.
Часовой вскинул автомат, но снова опустил его. Лицо у него было испуганное, но он почему-то не стрелял в отца Игнатия, и Лиза наконец поняла почему: да ведь мимо шли машины с боеприпасами! А попади пуля в грузовик, в его мотор… Ведь мост взлетит на воздух! И еще в мгновенном прозрении она поняла, что отец Игнатий именно и старается сделать так, чтобы охранники потеряли головы, чтобы открыли по нему стрельбу. Но наперерез уже бежал офицер, крича:
— Не стрелять!
Голос его таял в реве моторов, но охранники поняли, опустили автоматы.
Отец Игнатий обернулся. Кажется, он понял, что стрелять в него не будут. Лицо его выражало теперь покорность судьбе, стало отрешенным.
И вдруг он рванул на груди свое старое, тяжелое пальто.
— Господи, прими душу мою грешную! Господи, прости! — выкрикнул он тонким голосом, и Лиза увидела странную связку тяжелых предметов на его груди. Это были гранаты… отец Игнатий схватил одну из них…
Лиза обернулась к Петрусю, и тут же полыхнуло за ее спиной, и она ничего не успела увидеть, только его глаза, которые так напоминали глаза ангела смерти…
Надо отдать должное Эдику — он и в самом деле был востер, и реакция у него оказалась отменная, как у фехтовальщика.
— Рая! — заорал он как безумный и, выскочив из-за стола, перехватил Алёну, рванувшуюся было к пистолету — подобрать. Впрочем, она тут же одумалась и остановилась, так что Эдик напрасно старался и стискивал ее в объятиях.
Рая, которая, само собой, подслушивала под дверью, влетела в кабинет — да так и ахнула, уставившись на пол.
— Он выпал из ее сумки! — крикнул Эдик. — Зови свидетелей! Скорей! Кого угодно!
Рая снова выскочила за дверь. Слышен был ее топот по коридору.
Черт побери! Проклятая «беретта»… Алёна начисто о ней забыла. Начисто забыла, что собиралась еще вчера выбросить ее в мусорный ящик, да так и оставила в сумке. Вот и дооставлялась!
И что теперь делать? Да ничего.
— Не держите меня так крепко, — брезгливо сказала Алёна, передергивая плечами. — Я и так верю, что вы роковой мужчина. Тише, я не собираюсь спасаться бегством. И пистолет не собираюсь поднимать. Что я, сумасшедшая, что ли, чтобы его в моей сумке нашли? А так — на полу лежит, ну и лежит… Я не я, и бородавка не моя! — И она неуместно хихикнула, вспомнив Марину и Тома Сойера.
— Какая бородавка? — оторопело спросил Эдик, разжимая руки, но Алёна не удостоила его ответом.
— Вы сейчас меня шантажировать станете? — спросила она безразлично. — Мол, если я не отступлюсь от истории, которую вы заварили, то вы перемажете меня всей грязью бытового мира, а если отступлюсь, то отпустите меня восвояси… Так, да? И еще, конечно, потребуете, чтобы я взялась убедить журналистку из «Карьериста», чтобы она не писала больше ничего о музее и предоставила событиям развиваться их чередом. Верно? Однако в таком случае вы совершенно напрасно подняли шум. Подобные вещи надо решать тет-а-тет, а не при свидетелях. Но Раю уже не остановить, теперь сбежится народ, и вы, само собой, хотите или не хотите, должны будете поднять шум насчет пистолета и таким образом утратите средство мной управлять и меня остановить.
— А если бы не было шума? — с надеждой спросил Эдик. — Мне бы удалось вас остановить?
Алёна задумалась.
— Наверное, надо было вам сразу деньги предложить, — с тоской проговорил Эдик. — Приличную сумму. Тысяч, скажем, десять евро. Это вам как?
— Нормально, — искренне сказала Алёна. — Хорошая сумма. Но деньги — еще не все.
— А пятнадцать? — повысил ставку Эдик.
Более безденежного человека, чем наша героиня, не рождала земля Русская, однако она покачала головой:
— Я же говорю, дело не в деньгах.
— Ради какого-то бывшего фашиста… — прошипел Эдик. — Вы готовы сотрудничать с тем, кто когда-то лично воевал против наших!
— Да и бывший фашист тут совершенно ни при чем, — сказала Алёна.
— А что — при чем?! — измученным голосом произнес Эдик. — Что, объясните мне!
— Лозунг один, — сказала Алёна. — У вас в музее есть лозунг: «Никто не забыт, ничто не забыто». Понимаете теперь?
Мужчина смотрел бешеными глазами. Явно думал, что она смеется над ним, издевается.
— Ну так и черт с вами! — рявкнул Эдик. — Смотрите, что выпало из ее сумки! — воскликнул он, обращаясь к группе людей, вбежавших в кабинет и предводительствуемых Раей. Это были Алекс Вернер, Столетов и тот молодой человек, историк-студент-аспирант или кто-то в таком роде.
— Пистолет! — взвизгнула возбужденная Рая. — А разрешение на ношение оружия у вас есть?
— Нет, — спокойно сказала Алёна. — Ну и что?
— А то! — крикнула было Рая и подавилась.
Алёна с интересом на нее посмотрела. Оказывается, Рая подавилась потому, что Алекс Вернер взял ее за руку. Вроде бы совсем легонечко взял, а вот поди ж ты…
— Разрешения на ношение оружия у дамы нет, — сказал он по-русски очень спокойно, — зато оно есть у меня. «Беретта» моя.
Ого… А у ветерана Второй мировой поистине глаз-алмаз! Разглядеть марку пистолета, замотанного в пакет, не всякий может.
— Я отдал пистолет даме, потому что у меня нет портфеля или «дипломата», а носить оружие в кармане я давно отвык. Так что прошу вернуть его мне, и на том покончим.
— Нет, такой номер у вас не пройдет, — заявил вдруг «историк» и даже покачал головой, усиливая свои слова. — Вы иностранный гражданин, а значит, ваше разрешение на ношение оружия действительно только на территории вашего государства. Или вы успели выправить такое разрешение на территории России?