Танк "Клим Ворошилов-2". Ради жизни на Земле
Шрифт:
— Понятно. Дело ясное, что дело темное. Так, кажется, в свое время Припять-три говорил? — хозяин кабинета блеснул стеклышками пенсне, наклоняясь к лежащим на столе бумагам: — До момента «Уран» осталось всего четыре дня, — задумчиво проговорил он, внимательно вглядываясь в лицо докладчика: — Что предлагаете вы?
— Товарищ нарком, я считаю, что необходимо действовать по мягкому варианту. Всех возможностей этих «гостей» мы, увы, не знаем, но можем с достаточной долей уверенности предполагать, что они будут с нами сотрудничать. Воюют они на нашей стороне, большинство имеющихся на артефактах контрольно-распорядительных надписей — русские.
— Хорошо. В принципе я согласен. Какие конкретно действия планируете?— нарком внимательно прослушал предложенный план, немного подумал и недоуменно спросил: — На первый взгляд абсолютно непрофессионально. Думаете, может сработать?
— Понимаете, товарищ нарком мы из этого и исходили. Если они подготовленные агенты, то наверняка знают уровень нашего личного состава, а возможно и персонально наших людей в лицо, и наверняка ждут от нас профессиональных действий. А тут такая неожиданность…
— Теперь я понял, да. Может получиться. Начинайте подготовку, а я сейчас запрошу возможность приема у товарища Иванова. Готовность операции предварительно на четырнадцатое, к пятнадцати ноль-ноль. Код начала операции — позывной «Синий». Действуйте.
— Есть, товарищ маршал госбезопасности. Разрешите идти?
— Идите.
Через несколько часов с аэродрома в Чкаловском взлетел борт Ли-2-ОН с номером «Два». Сопровождаемый тремя парами новейших Як-7Б он взял курс на юг, в сторону Сталинграда. Заместитель председателя ГКО вылетел для проверки готовности мероприятия «Уран».
«[…]Гитлер, объясняя причины, побудившие германское верховное командование начать наступление в направлении к Волге, говорил: „Я хотел достичь Волги у одного определенного пункта, одного определенного города. Случайно этот город носит имя самого Сталина. Но я стремился туда не по этой причине — город мог называться совсем иначе. Я шел туда потому, что это — весьма важный пункт. Через него осуществлялись перевозки тридцати миллионов тонн грузов, из которых почти девять миллионов тонн нефти. Туда стекалась с Украины и Кубани пшеница для отправки на север. Туда доставлялась марганцевая руда. Там был гигантский перевалочный центр. Именно его я хотел взять…“ […]
Таким образом, в наступлении в сторону Волги, вопреки первоначальным намерениям немецко-фашистского командования, были втянуты в затяжные и изнурительные бои огромные силы: немецкие 6-я и 10-я общевойсковые и 4-я танковая армии, которые являлись главной ударной силой немецко-фашистских войск, 3-я румынская, 8-я итальянская — всего 50 дивизий, не считая большого количества специальных частей. Это была одна из главных и самая активная группировка противника […]»
«История Великой Отечественной Войны Советского Союза», т.2, М, 1965 г.
15 ноября 1942 г. г. Сталинград.
— Нет и еще раз нет, — понятно, что ночная работа никого веселым не делает, но и нервничать так из-за подписи: — Нет, товарищ капитан госбезопасности, ордер я вам не подпишу. Не вижу причин для ареста.
— Товарищ прокурор, вы понимаете, что дело секретное?
— И что, товарищ капитан, это требует нарушать наш советский закон? Вы не помните, к чему это все привело при Ежове? Дайте достаточное обоснование — и я подпишу ордер. Пока же, ознакомившись с предоставленными материалами, оснований
— Ну что же, товарищ Горелик, мы вынуждены будем информировать Москву.
— Информируйте. Ваше право, — военный прокурор Юго-Западного фронта, он же прокурор Сталинградского гарнизона Александр Яковлевич Горелик ответил спокойно и невозмутимо. Высокий, с мускулистой фигурой бывшего молотобойца, с лицом рабочего интеллигента, украшенным лопатообразной бородой, делающей его похожей для стороннего наблюдателя на послевоенные портреты академика Курчатова, прокурор поднялся из-за стола и прошелся по кабинету, попыхивая лихо заломленной папиросой и иронически поглядывая на явно не ожидавшего такого отпора особиста. Помрачнев, замначальника особого отдела фронта посмотрел на прокурора и спросил, иронично и зло выделяя слова:
— А вам не кажется, что вы саботируете важное расследование? Мы ведь можем подумать и обратиться к вашему начальству? Вы, надеюсь, понимаете, чем это может вам грозить?
— А вы не боитесь, что с такими методами работы вы партбилет на стол положите? — ничуть не испугавшись, Александр Яковлевич остановился напротив сидящего «особиста» и по-прежнему весело посмотрел на него с высоты своего роста, одновременно засунув руки в карманы галифе и слегка покачиваясь с носков на пятки: — Я ведь могу вам в этом и посодействовать. Сейчас не тридцать седьмой, чтобы Героев и фронтовиков по одному подозрению хватать. Если же вы этого до сих пор не понимаете, то тем хуже. Значит так, — в голосе хозяина кабинета внезапно прорезался металл: — Вы, товарищ капитан, свободны!
Капитан Песах Исаакович Абраменко инстинктивно встал, постоял, глядя на хозяина кабинета, но, видимо, поняв что дальнейший разговор ничего не изменит, развернулся и не прощаясь вышел. Дверь, несмотря на предыдущее, он закрыл аккуратно и тихо.
Оставшись один, Александр Яковлевич несколько минут стоял и смотрел на закрытую дверь, о чем-то размышляя, затем снова сел за стол. Прочитав еще раз лежащие на столе документы, он убрал их в папку, украшенную множеством печатей и штампов, еще немного подумал и поднял трубку одного из телефонов.
— Дайте мне «Прикрытие», — сказал он и, дождавшись соединения, попросил связать его с номером три-шестьдесят два.
— Петр Иванович? Приветствую, это Александр Яковлевич. Ты мне то, что я просил, разузнал? Так, отлично, сейчас иду к связистам. Давай примерно через пятнадцать минут.
Собрав бумаги со стола и закрыв их в сейфе, он поправил форму перед зеркалом и, весело насвистывая какой-то мотивчик, отправился по коридорам в полуподвал, где располагались телеграфисты.
В это время капитан Абраменко, сидя в своем кабинете, пытался найти выход из ситуации, в которую загнал себя сам. Начальник Особого отдела, ложась в госпиталь, оставил на него это мутное дело. Но Песах сразу понял, какие оно сулит перспективы. Ага, если дело на контроле Москвы, а он сумеет доказать, что это действительно шпионы… И теперь, из-за упрямства прокурора все разваливалось. Хотя… можно попробовать копнуть под самого прокурора. Нет, слишком опасно. Человек он предсказуемый, упрямый и честный. К тому же бесстрашный. Что он собственноручно расстрелял вора по кличке Хавчик, который руководил бандой, кравшей продовольствие, знал весь Сталинград. Да и адвокатом до войны он был известным, множество полезных знакомств имел. С таким связываться — себе дороже. Но что же делать?