Танки на мосту
Шрифт:
Кажется, капитан понимал, чувствовал это. Может быть, он, как и мой товарищ-художник, разбирался в искусстве древних мастеров-иконописцев, может быть, просто был поражен ее необычной, редкостной красотой — не знаю, но я безошибочно угадал, что девушка нравится ему. Мне почему-то было больно сознавать, что их уже связывают первые нити приязни, пусть непрочные, пусть еще ничего не значащие, но уже возникшие. Да, мне было больно, я, кажется, завидовал, ревновал. Я думал, каким бы взглядом наградила меня Зульфия, если бы узнала, кто
— Товарищ капитан, а почему я должна была угрожать оружием вашему шоферу? — спросила вдруг Зульфия строго. — Почему вы сразу не остановили машину?
— Милая моя! — весело воскликнул капитан. — Имеется по меньшей мере три уважительных причины. Ты сама видишь, машины переполнены. Во-вторых, я выполняю спецзадание генерала и очень спешу, — он мельком, но тревожно взглянул на часы. — И в третьих, мы везем важную птицу, пойманного диверсанта, который, надо надеяться, вынужден будет сообщить нам оч-чень интересные и важные сведения.
Неужели капитан верил в то, что говорил обо мне? Я уже не обижался, нет, не до обиды мне было, но мне трудно было допустить, что боевой командир настолько наивен или глуп. Я захотел заглянуть ему в глаза, но капитан перегнулся через борт к кабине.
Зульфия, стоило ей пробежать глазами по сидевшим в машине, сразу же поняла, кого следует считать «важной птицей», — только у меня одного не было оружия. На мне немецкие брюки, сапоги... Наши взгляды встретились. Она смотрела на меня испуганно, изумленно, чуточку приоткрыв свой маленький рот, словно девочка-дошкольница, увидевшая настоящую бабу-ягу.
Меня немножко рассмешило это, я улыбнулся ей, но, надо думать, улыбка получилась не такой, как я хотел, а жалкой, просительной.
— Не бойтесь, Зульфия, я совсем не тот, за кого меня принимают.
— Заткнись! — грозно крикнул капитан, поворачиваясь ко мне. — Рассказывать будешь у генерала.
«Он — дурак», — твердо и окончательно решил я.
— Ну, что у тебя? — раздраженно спросил капитан у вылезшего из кабины шофера. — Пошевеливайся! Ччерт возьми... — Он недовольно взглянул на часы.
А Зульфия все еще не могла оторвать глаз от меня. Теперь ее губы были сжаты и лицо выражало не испуг, удивление, а гадливость и горячую, страстную ненависть. Я закрыл глаза и отрицательно покачал головой, пытаясь без слов дать ей понять, что она ошибается. Не помогло. Однако в глазах девушки появилось еще одно новое выражение: что-то во мне, в моем облике, видимо, озадачило ее, и тонкая морщинка снова появилась на ее лбу. Неужели запомнила?.. Я не ошибся — она узнала меня.
— Постойте... — сказала Зульфия, вздрогнув и слегка отпрянув назад. — По-моему, я его где-то видела. Ну, конечно, видела!!
— Вот как! — обрадовался и сразу подобрел капитан. — Где? — Он повернулся ко мне. — Она видела тебя?
Я молчал, решая, стоит ли мне рассказать капитану все начисто. Пусть даже не поверит он, сочтет мой рассказ наспех придуманной легендой, но Зульфия уже не сможет смотреть на меня такими жесткими, ненавидящими глазами. Она умна, почувствует в моих словах правду, догадается о многом. Однако мысль о том, что я во что бы то ни стало хочу выглядеть в глазах девушки романтическим героем, стремлюсь вызвать у нее восхищение и симпатию, эта мысль удержала меня.
— По-моему, он был в гражданском. — Не спуская с меня глаз, Зульфия облизала губы и добавила: — Да, он был одет в гражданский костюм.
— Сестра, ты что, видела его раньше? Знакомый? — спросил вдруг Володька, следивший за выражением лица девушки. — Скажи? Я ведь глухой. А то капитан, вижу, злится А чего злиться-то — приедем на место, выясним.
— Это — конвоир, — объяснил капитан девушке. — Они захватили диверсанта, когда он переодевался в советскую форму. На горячем...
— Да, я видела его, — с готовностью кивнула головой Володьке девушка. — Это было в Беловодской. Он не хотел взять раненого. Я просила...
— Ты говоришь — не хотел взять раненого? — снова спросил мой конвоир и напрягся всем телом, ожидая ответа.
— Не хотел...
— Она правду говорит? — обратился ко мне капитан неожиданно мягким, прямо-таки ласковым тоном.
Я начал снова заводиться, зло меня взяло. Процедил сквозь зубы:
— Правду.
— Сволочь. Г ад! — саданул меня локтем в бок Володька, прочитавший ответ на моих губах. Чуть мне ребро не сломал, медведь проклятый...
— Значит, тебе пришлось оставить в Беловодской тяжелораненого, и этот тип находился там? — продолжал расспрашивать девушку капитан. — Где? Во дворе? В хате? Это очень важно...
— По-моему, он какой-то родственник старика.
— Даже так... Ты помнишь тот двор, хату?
— Конечно! Это на той улице, по которой проходит шоссе, почти в центре станицы. Маленькая хатка, колодезь с журавлем.
— Правду она говорит? Не ошибается?
«Ну, на это — дулю с маком, капитан. Я даже твоему генералу о конспиративной квартире ничего не скажу. А раненого лейтенанта все-таки брать нельзя было... Одного пожалеешь — десять других можешь погубить. Вот она мудрость инструкции! Не глупые люди ее составляли, опытные». Я взглянул на Зульфию и не мог сдержать тяжелого вздоха.
— Почему ты в этой хате находился? Кто тебе старик, кем приходится?
Новый следователь... Третий допрос. Я даже улыбнулся.
— Потерпите, товарищ капитан, приедем к мосту, вы все узнаете.
Володька понял, что я сказал, поспешно заявил:
— Вот, вот, он и нашему старшему лейтенанту все про мост твердил.
— Суду все ясно, — удовлетворенно заключил капитан. — Подождем до моста... Только учти, ты для меня переодетый фриц, диверсант, я ни одному твоему слову не верю. И обращаться буду соответственно...