Тантра – любовь, духовность и новый чувственный опыт
Шрифт:
Поездка была не очень продолжительной, и он оказался прав: бухта действительно была совершенно уединенной. Все, что там было, – это небольшая хижина, где мы могли спать. На холме, который возвышался над бухточкой, стоял также маленький домик, который принадлежал местному жителю, рыбачившему в этой части острова. Там мы могли попросить воду и пищу. Больше там ничего не было – ничего, кроме шума прибоя и редких возгласов одинокой чайки. Никаких экзотических птиц я так и не увидела.
И я, и Лидия нервозно задавались вопросом, не попытается ли этот подозрительно услужливый молодой человек остаться вместе с нами, однако после того, как мы, по его просьбе, станцевали с ним на пляже сиртаки –
Наконец, мы обе почувствовали свободу и одиночество – но одновременно и жуткий страх, потому что раньше мы никогда не оказывались в подобной ситуации. Сгущались сумерки, и мы так устали от многодневного путешествия, что разложили спальные мешки на полу хижины и мгновенно заснули. Пробудившись утром, я посмотрела на свою подругу и расхохоталась. Ее лицо было деформировано практически до неузнаваемости! Я смеялась, глядя на нее, а она смеялась еще громче, глядя на меня. Прикоснувшись к своему лицу, я поняла, что мы смеемся над одним и тем же: гигантские москиты искусали нам за ночь все лицо и веки, и наши физиономии невероятно распухли. Помню, тем утром я сфотографировала Лидию и хранила этот снимок в течение многих лет. Это было очень странное фото – чем-то оно напоминало изображение слона.
В тот день, сидя на пляже и обхватив руками свое огромное распухшее лицо, я с неохотой признала поражение. Мы просто не могли здесь больше оставаться – в любом случае я, похоже, не была создана для жизни на безлюдном острове. Я считала, что ищу покоя, но на самом деле, оказавшись в уединении, не могла угомониться и усидеть на одном месте. В пути я была счастливей, и москиты предоставили удобный повод. Лидия разделяла мои чувства, и потому мы решили отправиться в Маталу, бухту на Крите, которая была хорошо известна в туристических кругах и где мы наверняка нашли бы больше людей и больше общения. Мы прибыли туда рано утром, заказали завтрак в одном из прибрежных ресторанчиков и сразу же получили приглашение присоединиться к группе молодых людей, которые пили резину – дешевое греческое вино с отчетливым привкусом сосны.
Несколько позже мы перешли к пиву, и к полудню я была совершенно пьяна, хотя совершенно этого не осознавала, поскольку до тех пор никогда не пила так много – выпивка меня особо не привлекала.
Находясь в том славном и беззаботном состоянии, когда чувства и мысли притупляются, я взглянула на море – оно выглядело таким прохладным и притягательным, что я решила пойти искупаться. Море немного волновалось, но не сильно, поэтому я заплыла за волнорезы, чтобы расслабленно полежать на поверхности воды. Когда же наступило время возвращаться обратно к берегу, я вдруг заметила, что оказалась во власти сильного прибрежного течения, стремительно уносящего меня в море, в общем направлении к скалам, торчащим на дальней стороне бухты.
Я запаниковала и попыталась плыть против течения к берегу – именно то, чего делать не следует, – но у меня не хватало сил бороться с потоком. Я занервничала еще больше, и в этот момент меня накрыло огромной волной, а затем еще одной. Я ушла под воду и начала захлебываться. Я поняла, что сама не выплыву, и начала звать на помощь, но поскольку я находилась достаточно близко от берега, никто не верил, что я действительно в ней нуждаюсь.
«Караул! Помогите! Спасите!» – кричала я сначала по-итальянски, затем по-английски, затем на всех языках, которые знала. Я видела, что люди смотрят на меня и смеются. Затем я снова несколько раз ушла под воду, захлебываясь все сильнее, и тогда, наконец, люди поняли, что я действительно не могу вернуться, и побежали к воде.
Несмотря на то, что мое положение было бедственным, я начала ощущать внутри чрезвычайно мощное и в то же время спокойное пространство. Чем больше я погружалась под воду и захлебывалась, тем больше отстранялась от происходящего. Мое тело тонуло, мой ум паниковал, но при этом какая-то часть меня просто наблюдала за всем этим, почти смеясь или улыбаясь – не вовлекаясь и не беспокоясь. Я не могла не бороться, не могла не паниковать, но все же что-то внутри меня оставалось незатронутым, невовлеченным, и это было очень новое ощущение.
Один из парней поплыл мне на помощь. Барахтаясь в воде и изо всех сил сражаясь за свою жизнь, я потянула его за собой под воду, – естественно, он испугался, что не сможет вернуться на берег, и отпустил меня. Я снова стала захлебываться. Не помню, чтобы я хоть раз потеряла сознание, хотя к тому времени это уже должно было случиться, потому что я практически не дышала, а только глотала воду. Затем, наконец, коренастый австралиец, который очень хорошо плавал, бросился в воду, схватил меня в крепкое объятие спасателя и вытащил на берег.
Двое других ребят выкачали из моих легких воду, а затем, помню, меня рвало по всему пляжу. Я была истощена, изнурена, но все же благодарна за возвращение к жизни – благодарна также за то, что испытала что-то за пределами жизни и смерти. Переживание незатронутости было очень мощным и оставалось со мной все то время, пока я приходила в себя, лихорадочно вбирая воздух и изрыгая воду, как выброшенный на берег кит.
Мы с Лидией провели еще несколько дней в Греции, а затем двинулись дальше, на север, по направлению к Амстердаму. На огромных грузовиках мы пересекли автостопом всю Югославию и Германию.
Помню, что мне приходилось спать на грузовике, под грузовиком, внутри грузовика. Я изучила грузовики снизу доверху, вдоль и поперек.
В Мюнхене, пока я ожидала в метро поезд, меня посетило видение. Я стояла на платформе, чувствуя себя довольно уставшей и немытой. Мы были в пути уже три или четыре дня, тормозили машины, спали в трейлерах и давно не принимали душ и не стирали свои джинсы. Немецкое метро было очень немецким в своей аскетической серости, бесцветности и мраке, а движущиеся мимо меня сплошным потоком люди вполне соответствовали обстановке и не очень отличались друг от друга. Внезапно посреди всей этой серости я увидела красивого высокого блондина, одетого в ярко-оранжевую одежду и с ситаром через плечо. Он, можно сказать, сиял чистотой и излучал жизненную силу. Я просто не могла поверить в его реальность. Затем он растворился во мраке толпы, и больше я его не видела. Через час мы с Лидией оказались в мюнхенском Английском саду, в той особой части этого парка, где собираются путешественники – по-моему, она называется Газебо – и там видение явилось ко мне снова – белокурое божество восседало на холме и играло на своем ситаре. Мы с Лидией посмотрели друг на друга, и у нас обеих промелькнула в голове одна и та же мысль: «Вот это да!»
Ожерелье из деревянных бусин, которое висело у него на шее, выглядело довольно странно. Когда я подошла к нему поближе, я разглядела, что на ожерелье есть также медальон с фотографией бородатого мужчины необычного вида. Впечатление странности усилилось еще больше. Когда молодой человек перестал играть, нам удалось завязать с ним разговор и познакомиться. Он сказал, что его зовут Говиндас, и в ответ на наш вопрос, не знает ли он какую-нибудь недорогую гостиницу, в которой мы могли бы переночевать, он предложил нам провести ночь в медитационном центре, где остановился сам.