Таня Гроттер и перстень с жемчужиной
Шрифт:
– Знаешь, за что я тебя люблю? За то, что ты выше быта! – заискивающе сказал Ягун.
Таня мрачно подула на раскалившийся перстень. В комнате настойчиво пахло болотом.
– Кто тебе сказал, что я его выше? – спросила Таня с сомнением. Только что она в очередной раз убедилась, что дружить с Ягуном нелегкий труд.
– Ты должна быть выше! Человек, способный перегрызть глотку ближнему своему из-за покрывала, не достоин носить высокое имя «Татьяна», – коварно сказал Ягун и добавил: – Кстати, я ведь к тебе по делу.
– По какому делу?
– Ты в курсе, что через две недели – год, как мы закончили Тибидохс?
Таня
– Ага… Народ разлетелся кто куда. В магспирантуре мало кто остался. Кое-кто пишет, но многие пропали с концами.
Таня повернулась и посмотрела на кровать Склеповой, пустовавшую с тех пор, как одиннадцать месяцев назад Гробыня покинула Тибидохс. Рядом одиноко поскрипывал скелет Дырь Тонианно. Изредка по его руке от плеча и до запястья пробегала волна. Ржавая шпага звякала. Дырь Тонианно тосковал. Будь он человек, о нем сказали бы, что он похудел и осунулся. Однако скелет осунуться не мог, и в этом было его преимущество, хотя и грустное. Пипа, не закончившая еще учиться, так как она поступила в школу позже, переехала в освободившуюся комнату Верки Попугаевой, и Таня смогла вкусить все удобства отдельного проживания. Правда, удобства эти были скорее надуманные, поскольку Тане нередко бывало скучновато. Лучше уж Пипа, чем совсем никого.
– А давай соберем народ снова! На годовщину выпуска! Сарданапал и Медузия не против, – радостно сообщил Ягун. Он явно собирался сделать это как-то более торжественно, но не удержался и выпалил сразу.
– Ты что, серьезно? Преподы разрешили? – усомнилась Таня.
Играющий комментатор с негодованием выпрямился.
– Серьезно? Я? Терпеть не могу это слово! От него веет жутким занудством!
– Так они разрешили?
Ягун хитро прищурился.
– Как тебе сказать? Что такое, в сущности, вечер встречи? Слетелись люди на пять-шесть часиков. Вспомнили прошлое, потрепались, выпили тайком бутылочку амброзии, посмотрели друг другу в ясные очи, обменялись номерами зудильников, по которым никто никогда не будет звонить, и все – пора разлетаться… Нетушки! Мне этого мало. За такой короткий срок я не успею эмоционально прочухаться.
– И что? – нетерпеливо спросила Таня.
– А то, что я выпросил у преподов ТРИ ДНЯ! – радостно завопил Ягун. – А то и больше чем три, понимаешь? Как карта ляжет! Поклеп разворчался, что не сможет найти столько свободных комнат, но тогда бабуся – хех! – сказала, что положит всех, кому не достанется мест, в магпункт, и ему пришлось заткнуть фонтан аккуратно свернутой тряпочкой… Комнаты – ха! Я вообще не верю, что кто-то будет спать эти три дня. В мире существует столько взбадривающих заклинаний!
Таня уставилась на Ягуна с радостным недоверием.
– Три дня? И Медузия с Зуби не против?
Ягун замялся. Пижонство в нем боролось с фактами.
– Они согласились на удивление быстро. Их даже не пришлось колотить головой о колонны…
– Ягун! Ты лжешь как сивый… как симпатичная старая лошадка некогда мужского пола, – воскликнула Таня.
– Ну хорошо! Я попросил бабусю. Бабуся – Соловья, Соловей – Зуби, та – Медузию, и они обе уломали Сарданапала… Ну не Тарарах же будет палки в колеса ставить? Даже Поклеп скрипел значительно меньше, чем можно было ожидать. Реально против только Безглазый Ужас, но, поскольку он призрак, к его мнению никто всерьез не прислушивается.
– А он против?
– Не то слово. Рвет и мечет. Швырнул в Сарданапала свою голову. Так и ушел без нее, натыкаясь на стены!
Таня поморщилась. Ужас всегда любил хорошо отрежиссированные, постановочные истерики. Чего стоила одна его привычка раз в месяц, строго по расписанию, звенеть кандалами и, завывая, шататься по подвалу, пугая нервных первокурсников?
– Странный он какой-то. Ему-то какое дело? – спросила она.
– Обычная история. С призраками вечно что-то не так. Пророчествует, что все скверно закончится, что мы не знаем историю Тибидохса и прочая чушь в том же духе, – отмахнулся Ягун, но тотчас, вспомнив о чем-то, приуныл.
– Правда, может, скоро и Тибидохса никакого не будет, – добавил он грустно.
– Как это? – встревожилась Таня.
Ягун огляделся и, убедившись, что никого нет рядом, поманил ее к себе.
– Ты умеешь хранить секреты? Тогда слухай сюды!.. Ой, блин! Я же поклялся мамочке моей бабусе Разрази громусом, что не скажу об этом ни одной живой душе! Что будем делать? Убивать тебя вроде жалко.
– Живой душе? – невинно переспросила Таня.
Таня и Ягун обменялись многозначительными взглядами, после чего Таня показала пальцем на стул. Плох тот магспирант, который не знает, как обойти Разрази громус. Магия такого рода действует прямолинейно и растолковывает все буквально, что очень располагает к казуистике.
Ягун хмыкнул:
– Думаешь? А вдруг это не стул, а какой-нибудь заколдованный прынц? Типа: «Мама, не превращай меня в мебель! Я буду есть манную кашу!» Не жалеешь ты меня, Танька!.. Ну да ладно!.. Рискнем старостью лет!
Внук Ягге подошел к стулу, нежно похлопал его по спинке, смахнул с сиденья пару пылинок и, усевшись рядом со стулом спиной к Тане, вкрадчиво сказал:
– Стул, а стул! Тут такое дело… разговор есть! Слушать будешь?
Стул, понятное дело, промолчал. Он был сдержанный парень.
– Так вот, стул, какое дело! К нам, брат мой стул, в Тибидохс вчера вечером приперся проверяльщик с Лысой Горы. Мрачный тип по имени Зербаган. Ходит по школе со здоровенным таким посохом, который заканчивается каменным шаром, и сует свой нос во все дыры, куда нос может теоретически пролезть.
– А что хочет проверяльщик? – спросила Таня.
Ягун благоразумно промолчал. По сценарию он вообще не должен был догадываться о присутствии в комнате Тани. Все-таки Разрази громус – клятва смертельная, и забывать об этом не стоило.
– Стул, а стул! А что… э-э… что едят на завтрак хмыри? – поправилась Таня. Вопрос про проверяльщика был уже задан, и теперь требовалось немного запудрить заклинанию мозги.
– Хмыри, дорогой стул, едят на завтрак разное! Особенно уважают тухлятину!.. – вновь заговорил Ягун. – А еще, брат мой стул, Зербаган хочет добиться, чтобы Тибидохс перенесли с Буяна на север, где мошкара и вечная мерзлота. Туда, где не могут жить драконы, перемрут единороги, погаснут жар-птицы и где нежить шныряет, даже не скрываясь. А наш замечательный остров Буян, этот царственный рай, на котором ты, стул, вырос и был взлелеян с младой полировки, загонят тому, кто даст за него больше презренных зеленых мозолей. Ты удручен, брат стул? Я вижу, ты рыдаешь и пыль уныния садится на твою многострадальную спинку!