Таня Гроттер и перстень с жемчужиной
Шрифт:
«Ну… ну… шустрее, дружок!» – мысленно торопил его Ягун, ощущая, что видит все хуже. Его контакт с глазами Дыра ослабевал.
Семь Пней подошел к стене и, коснувшись ее кольцом, что-то быстро начертил на обоях. Часть стены исчезла. Открылся узкий проход.
«Пятое измерение! Устроил себе тайничок!» – мельком подумал Ягун. С точки зрения магии все было дебильно просто.
Внук Ягге увидел множество длинных полок. Взгляд Дыра деловито устремился вниз, отыскивая нечто определенное. Что именно он искал, Ягун уже не узнал. Дыр зацепил плечом
Вздохнув, играющий комментатор сел на пол и, по-турецки скрестив ноги, стал ждать. Семь-Пень-Дыр вышел из комнаты минут через пять. Он фальшиво насвистывал. Левый карман его куртки оттопыривался. Кроме чемодана, в руке у Дыра был невзрачный пакет. Примерно такой же можно бесплатно взять в любом супермаркете.
Глазки Дыра зорко чиркнули по Ягуну.
– Скучаешь?
– Есть немного. Что ты там возился? – спросил играющий комментатор.
– Да вот, забыл положить свитер, а чемодан уже лень открывать, – пояснил Дыр.
– Бывает, – участливо сказал Ягун и многословно рассказал, как однажды бабуся по ошибке положила ему в поход две кроссовки из разных пар.
– Один был заговорен на трехкилометровые шаги, другой на километровые. Повезло, что оба были левые. Надень я оба сразу, мои ноги оказались бы довольно далеко одна от другой, – закончил Ягун.
Семь-Пень-Дыр засмеялся и смеялся чуть дольше, чем шутка того заслуживала.
На улицу они вышли вместе, держа перстни наготове. Наляпов у подъезда не было, не наблюдалось их и в арках. На запруженном людьми проспекте Дыр наконец расслабился.
– Ну вот! Если ты к Попугаихе, то тебе туда… Держи пять! – сказал он.
Избегая смотреть ему в глаза, Семь-Пень-Дыр продолжительно и очень дружелюбно тряс Ягуну руку. Так трясут ее обычно люди, которые ужасно рады с вами расстаться. Внук Ягге подождал, пока франтоватый Дыр и его красный чемодан скроются в толпе. Семь Пней не обернулся ни разу.
Ягун повернулся и пошел к Попугаевой. Шел и размышлял, что никогда не следует думать о человеке плохо. Всякий может измениться к лучшему. Даже если ты пень и в душе у тебя куча дыр.
Глава 4
Новый друг Ван Вала
Можно соревноваться не в ненависти, не в приобретательстве, но в любви. Это гораздо увлекательнее.
«Кто сказал, что утро вечера мудрее? Чушь! Ягун прав! Утро вечера дебильнйе», – наплевав на правильность ударений, размышляла Таня.
Вокруг все было серым. Земля внизу казалась унылой и собранной в складки, как полосатое больничное одеяло. Моросил мелкий дождик. Не дождик даже, а противная взвесь, оседавшая на лице, драконбольном комбинезоне и полированных боках контрабаса. Даже смычок и тот пропитался сыростью, и, когда Таня делала рукой энергичное движение, с него летели капли.
Однако с дождем
С Лысой Горы Таня улетела на рассвете. Сама Склепова так и не сумела подняться, чтобы проводить ее, только промычала что-то сквозь сон, и проводил Таню хмурый Гуня.
Мертвяков на улице уже не было. Они залегли спать, не дожидаясь первых петухов. Зато к Гуне с ходу, что-то возбужденно выкрикивая, подскочил длинный тощий вурдалак. Гломов урезонил его вломусом и подул на кулак.
– Сегодня весь день будут цепляться… ничего не попишешь… – сказал он.
– Почему? – удивилась Таня.
– Ну как? Сегодня же четверг.
– И что? Четверг у вас на Лысой Горе драчливый день? – не поняла Таня.
Гломов хмыкнул.
– Вроде того. Как-то мы с Гробкой поцапались, довольно круто, и она меня сглазила четверговым сглазом. Теперь по четвергам все принимают меня за своего врага. Сечешь?
– Смутно, – сказала Таня.
– Ну это бывает… Через пару минут просечешь! – сказал Гуня, оборачиваясь.
С противоположной стороны улицы на него коршуном кинулся молодой маг с бородкой а-ля Арамис и стал душить Гуню, крича:
– Говорил же, что найду! Где она, где? Отвечай! Отвечай, собака!
Гуня хладнокровно оторвал от своего горла чужие руки и образумил нападавшего, без особой силы боднув его головой в подбородок. Убедившись, что новых претензий нет, Гломов помог Тане перешагнуть через бесчувственное тело.
– Кто «она»? Чего он хотел? – взволнованно спросила Таня. Воображение уже нарисовало ей Гуню, который тащит куда-то несчастную девушку.
Гломов пожал плечами.
– Представления не имею! Все вопросы к предыдущему оратору, когда он очнется, – заметил он.
Тане показалось, что она начинает что-то понимать. Гломов говорил про четверговый сглаз.
– Значит, сегодня на тебя все будут бросаться?
– Типа того. Один будет орать: «Он у меня мопед угнал!..» Другая: «Алименты платить будем?..» Третий: «О, пацан, должок за тобой!» Четвертый: «Бей гада! Он болеет за сборную Магфорда!» Ну и все такое прочее. Сейчас еще терпимо, потому что народу на улице мало. А вот часиков в двенадцать дня только держись, – сказал Гуня.
Тане стало жаль беднягу.
– А снять сглаз Гробыня не может? – спросила она.
Гломов покачал головой:
– Не-а. Она и сама не понимает, как у нее так вышло. Экспромт.
Таня вспомнила раскосые разновеликие глаза Гробыни и все поняла. Бедная Склепова, она сама не знала, на что способна! Таня задумчиво вгляделась в Гуню, и ей вдруг смутно начало казаться, что это он прикончил ее родителей, а Чума-дель-Торт здесь совсем ни при чем.
Гуня внимательно посмотрел на нее и попятился.